Будущего краскотёра Пров встретил без лишних слов:

      – Вот тебе, отрок, ложка. В ней охряная крошка. Катышики ущупывай и пальцами их, как ступой…

      Сразу стал старик называть малолетнего помощника полным именем.

      – Помру, Геласий, ты меня тут похоронишь. Да ведь и сам тоже когда-то Богу душу отдашь. А наши с тобой иконы вечно будут сиять!

      Скоро Геласька настолько обвык в растирании красок, что ему было дозволено льняное масло в пингаму добавлять.

      Из любопытства он однажды сунул палец в горлышко таинственного сосуда и облизал.

      И, что называется, взалкал. Стало в кувшине шибко убывать.

      Пров прижучил, повозил за белы кудри. После чего велел принести из дому чуманчик и отсыпал льняных семян на посев.

      Добывай лакомство в поте лица!

      Покойный батюшка Никифор позволил занять полоску в огородце.

      И Ласька льняное семечко от семечка на вершок уложил в бороздки.

      Урожай созрел. Ласька между камнями нажамкал масла и принялся отводить душу.

      Пров опять вмешался.

      – Чем утробу набивать, лучше ты, парень, семена обмолоти да сбереги до следующей весны. Вдесятеро получишь. И на масло хватит, и на рубаху.

      – Как это на рубаху?

      – Да не век же тебе в рогожной ходить!

      Пров достал из котомки шлифовальную кудель и отделил нить.

      – Смотри, Геласий, вот он лён – тоньше ресницы, а попробуй порви – не сразу даётся.

      Мазнул пальцем по языку, ссучил несколько волосинок.

      – А ну-ка, дёрни.

      Нить до крови прорезала кожу на пальце Геласьки.

      – Насеешь льну. Мамка тебе сорочку сошьёт. А я её цветами распишу.

      И после этого Ласька зёрнышка в рот не положил.

      В следующую весну он уже целую полосу у отца выпросил в поле. И не из туеса сеял, – из зобёнки.

      И так за годом год.

      Захватило парня льном.

      У мужика на льне нрав заточился.

      Сеял на подсеках. На палях. С отдыхом земли под рожь и под залежь. С обменом семян на ярмарке в Важском городке.

      Перед смертью Пров успел ещё научить Лаську доводке льняной соломы до состояния кудели. А уж прясть-то бабам было всё равно что: шерсть или этот распушенный лён.

      То есть не на каменную душу пало зерно.

      Устремил учитель на терпение и выгоду, и парень не свернул.

      К зрелости своей, к 1525 году, после смерти отца, всю наследственную землю засевал льном.

      Сам лён трепал, вычёсывал. Складывал в засек.

      И всю зиму ткал.

      Теперь уже нитяной стан лежал перед ним, а не торчком стоял, как у матери. Полотно собиралось у него в локоть шириной, а не в четверть, как у неё.

      И набивка действовала от удара ногой по доске.

      Кудели накопилось полный сарай. Скоро она пошла на сторону.

      Брали соседские бабы. Возвращали клубками пряжи.

      И такой, примерно, происходил у них при этом разговор:

      – Вот тебе, Геласий Никифорович, двенадцать клубков.

      – За