Русский вагон. Роман. Ольга Кучкина
Читать онлайн книгу.
Волконских будете? – глупая ирония неконтролируемо окрасила мою интонацию.
– Да не буду, а была уже, – ничуть не смешалась старуха. – Тут, в Сибири, разные ветки ветвились, одное обрубали, другожды не отрубили.
– Сдачи не надо, – так же глупо бросил я.
– Надо, – усмехнулась старуха и протянула три десятки, зажатые между длинным средним и длинным указательным пальцами.
Жест был непрост.
Я взял.
Ступив на площадку тамбура, оглянулся.
Старухи на платформе убирали товар в давно отжившие свое клеенчатые сумки. Прямо позади Марии Николаевны Волконской похожая на белую моль девица по-прежнему просила Дессанжа создать ей настроение.
Было впору к ней присоединиться.
Физика этой земли насквозь была пронизана метафизикой. Все здесь переплелось, как переплетаются земляные корни могучих дерев: география с историей, верх с низом, родовитость с безродностью, образование с невежеством, вера с безверием, убожество с роскошеством, грязь с чистотой, обман с честностью, искренность с лицемерием, совесть с бессовестностью, простодушие с изворотливостью, глубина с поверхностностью, мужество с трусостью, доброта с жестокостью, подозрительность с наивностью, здоровье с болезнью, мастерство с халтурой, удача с неудачей, умные с дураками. Все на пике противоречий в разных углах общежития, в разном образе жизни, в разных натурах, а то и, случалось, все в одном. Но это уж такой коктейль Молотова, что Боже ты мой!
Бережно стучали колеса на стыках рельсов, рессоры нового поколения обеспечивали бережность, а все равно вспоминалась байка про колесный стук, будто и впрямь пи эр в квадрате, описывающий окружность, содержал в себе квадрат.
Проводник Саша, вышколенный или сам по себе утонченный, похожий в своей безукоризненно белой рубашке с черным галстуком на стюарда, капитана и наследного принца одновременно, читающий во всякую свободную минуту Опыты Монтеня, постучал: вам ничего не нужно? Мне ничего не было нужно.
Сидя у окна, уставившись в быстро темнеющие за ним виды, боролся я с самим собой, как бывало это в ранней молодости и притупилось с возрастом. Мировая печаль с русской печалью слившись, слипшись воедино, свалились на меня, как тяжелый чемодан сваливается из сетки, и придавили неслабо. Я чувствовал себя Онегиным, Печориным, Рудиным, Обломовым, князем Андреем попеременно и вместе. Прелестные образы русской литературы именно что прельщали, никаким не объяснением, нет, колдовским касанием к глубоко спрятанному, как спрятаны в этой земле руды и алмазы. И этим не кончилось. Этим началось. Век сменился нечувствительно, от Бродского перешло к Солженицыну, а там и до Пелевина с Улицкой рукой подать. Интересно, думал я, отчего в позапрошлом столетии прельстительны образы, а в только что минувшем и во вновь наступившем – авторы без образов, то есть безобразные авторы?
Не хозяин я был воображению своему.
Я