Рассказ по заказу

      Габриэловна шла к помойке. В руке пакетик с мусором.

      Габриэловна, местная старушенция семидесяти восьми лет.

      Местные старушенции собираются на лавочке возле третьего подъезда.

      Не в этот ранний час. Обычно, после трёх часов дня.

      Габриэловну, местные старушенции недолюбливают и за глаза называют обезьяновной!

      Недолюбливают за то, что Габриэловна всякий раз рассказывает им про своего папу, который в детстве был председателем пионерской дружины! А потом был лично знаком с Долорес Ибаррури.

      На этом месте своих воспоминаний, Габриэловна высокомерно говорит

      – Я могла бы жить в сталинской высотке в Москве!

      – Ну и уёбывай в свою Москву! – говорит Никитична, которая председатель местного комитета пенсионеров. Что ты с нами то, неотёсанными, общаешься!

      Габриэловна глуховата и всякий раз переспрашивает.

      – Пиздуй отсюдова! – отвечала Никитична и старушенции начинали хихикать

      Габриэловна тоже хихикала, и вот за это, и получила погоняло!

      И когда Габриэловна, постояв возле лавки со старушенциями, уходила, Никитична показывала ей в спину язык.

      Габриэловна подошла к помойке. В руке пакетик с мусором.

      В помойке рылись завсегдатаи: три местных бомжа и два шелудивых пса помойно-дворовой породы!

      Пожалуй, всё же, пять бомжей!

      Псы, в прошлой жизни, видимо, бомжевали!

      Это Габриэловне так показалось сначала, что они роются. Но, когда Габриэловна подошла ближе…

      Есть такой анекдот: на суде допрашивают свидетеля аморального поведения, парня и девушки, в парке

      Свидетель, старичок – Иду я значит по парку, а эти двое в кустах, за лавочкой, ебутся!

      Судья – Свидетель! Подбирайте выражения: не ебутся, а сношаются!

      Свидетель – Иду я значит по парку, а эти двое в кустах, за лавочкой, сношаются. Подошёл поближе, присмотрелся. Не-а! Ебутся!

      Ну вот, примерно тоже и с нашей Габриэловной!

      Зрение, в отличие от слуха, у обезьяновны было соколиное!

      Бомжи не рылись в помойке.

      Бомжи, кого-то ебли!

      Габриэловна шуранула пакет в мусорный бак!

      Пёсики шарахнулись и ёбнувшись мордами в сетку – заскулили!

      – Вы кого там делаете!?

      Габриэловна видела между баками и между ногами бомжей чей-то голый зад, но принять очевидное не могла.

      – Вы кого там делаете!?

      – Уёбывай отсюда старая обезьяна, пока и тебя не оприходовали! – сиплым голосом ответил тот, что наяривал этот зад!

      Но Габриэловна уже узнала, кому принадлежит зад.

      – Я знаю тебя! Знаю в каком подъезде живёшь! И мать с отцом знаю!

      Не прекращая натягивать, Фреди обернулся – Сука, старая обезьяна, тебе завидно? Хочешь, чтобы в твоей могиле покопались? Ну заходи сюда, папа Карла тебя отмудохает!

      Из-за бака высунулся долговязый бомж, видимо папа Карла, и осклабившись беззубым ртом, прошамкал – Иди! Иди фюда фтафая! Натяну уф так и быть!

      И Габриэловна стала протискиваться между баками!

      Фреди даже трахаться перестал!

      – Да твою могилу, старая, уже и оглоблей не прошибёшь! Чеши отсюда, пока я тебе не навалял!

      Габриэловна вылезла назад и пошла прочь, шаркая и бормоча – Гандон штопаный! Чтоб у тебя хуй отвалился, гад!

      Три бомжа, с утра пораньше, пока мало людей, пришли на свою мусорку и рылись в баках. Минут через пять, подбежали два опаршивевших пса и, приподнимаясь на задних лапах, заглядывали в баки. Бомжи, доставая пакеты, развязывали их и выворачивали, выискивая съедобное. Кое-что бросали псам.

      Подошёл дворник – Фреди, чтобы чисто было, когда уйдёте!

      Фреди, видимо старший, повернул своё бордовое, заветренное и всё в струпьях лицо – Усё будет в порядке, шеф!

      Дворник ушёл, а к помойке подходила девушка: молоденькая, хорошенькая, опрятная, чистенькая. На вид, двадцать два, двадцать три года. В руке у девушки был мусорный пакет, аккуратно завязанный.

      Это была Настя!

      Габриэловна не ошиблась: Настя действительно была из этого