Древние греки придумали еще один образ времени: лысый человек, бегущий по лезвию бритвы. Его нельзя догнать и схватить за волосы – так и время нельзя догнать и вернуть. Лезвие бритвы означает необратимость времени, его одномерность: бегущий по нему человек не может свернуть в сторону. Но здесь и еще один смысл: условность самого времени. Прошлого нет, так как оно миновало. Из реальности оно превратилось в нечто лишь мыслимое. Будущего также объективно нет, оно не наступило, оно всё – в области предположений, в некой потенции бытия, опять-таки – в области мыслимого. Реально только настоящее, но и оно не более чем грань между прошлым и будущим, тонкая, как острие бритвы.

      Древние не могли раскрыть тайну времени. Они не могли раскрыть тайну вечности, которая представлялась им какой-то статикой или паузой между циклами космической истории. Поэтому для древних время было знаком обреченности, было подобно страшной змее, намертво сжимающей в своих кольцах добычу.

      Тайной времени владеет Церковь, но эта тайна проста. Бог создал время как приготовление к вечности. Время не безначально и не бесконечно, оно протекает на фоне вечности. Время – это состояние подготовки и выбора, перекресток дорог, где решается главный вопрос человеческого существования: с кем человек – с Богом или без Бога. Время – это возможность изменения, становления человеческой личности, проявления или утраты богоподобия, приобретения того, что раскроется в вечности.

      Здесь, на земле, – пребывание, в вечности – истинное бытие. Время – поле испытания человека, а вечность – принадлежность Самого Божества, поэтому для христианина вечность открывается во времени, через приобщение души к предвечной благодати. Образно говоря, вечность – это как бы дыхание