В первые годы после Беды, когда в удобной Торожихе затеялся торг, люди меняли вещи и снедь. Такое и поныне велось, но матёрые купцы держали под руками весы. Рубили на колодах андархские сребреники, сводя счёт.

      Светел возвращался от сегдинских, храня звонкий мешочек и чувствуя себя богачом.

      Как радостно, оказывается, любоваться резными костяными ложками, поливными горшочками, пасмами крашеных ниток – и понимать: а вот возьму и куплю, чего ни пожелает душа! Светел улыбался, гордо нёс подбородок, отворачивался от соблазнов. Уж мама с бабушкой разберутся, будет ли утка с водяным горохом на тонком андархском блюде вкуснее, чем на простом деревянном! И какие штаны к телу мягче: домашние стёганые – или кожаные, привозные с левого берега. Может, с великих барышей даже в корчемный шатёр выберутся, чужих пирогов попробовать, сладкого пива испить…

      Удивляло, что по-прежнему нигде не было слышно гуслей.

      Зато гнездарей хватало по всему торгу. Светел знай поглядывал, желая и боясь узнать Звигуров. Что делать, если вправду появится дядька Берёга? Не узнать, гордо мимо пройти? Скрутить гордость, о новостях расспросить? Вдруг они про Лыкаша вызнали, а с ним и про Сквару?

      Не он один чаял новостей, искал знакомые лица.

      – Десибрат Головня что-то мешкает. А грозился соли доставить, сушёных грибов.

      – Шабра своего дожидается, Дегтяря.

      – Дегтяря?

      – Летось за его смолу на торгу в кулаки шли. Ныне вроде сам хотел выехать.

      – Забоялся, поди. Дорога не ближняя, лихие люди пошаливают.

      – От лихих людей опасную дружину нанять можно. Барыша достанет небось.

      Светел вновь размечтался. Увидел вешки в лесу и медленный поезд, ползущий сквозь снеговые завалы. Вот с гиканьем встают из-за выворотней разбойные люди, один другого страшней! Размахивают кистенями да копьями, тянут руки к поклаже!

      Только походники непросты. Витязи распахивают плащи, оказывая кольчуги. Рвут из ножен мечи. А ну, кто храбрый на нас?..

      В рядах было тесно. Светела толкали слева и справа, рассеивая мечту. Слышались громкие голоса. Двое покупщиков стояли борода в бороду, мерили один другого грозными взглядами. Продавщик маялся растерянный, держал муравленый андархский горшок.

      С дальнего лотка взгляду отозвался железный блеск, неодолимо манящий. Светел поддался. Не купить, так досыта насмотреться!

      – Можешь ли гораздо, дядя Комар, – поклонился он кузнецу.

      Кто не знает Синяву Комара, ножевщика, оружейника, славного на весь Коновой Вен!

      Волосатые ручищи любовно холили ветошкой новенький клиночек. Испытывали заточку, сбривая по волоску. Синява неспешно поднял глаза. Увидел Светела. Кивнул, прищурился на твёржинский узор у ворота стёганки:

      – Ты, что ли, сынишка Пеньков?

      – Люди так зовут, дяденька.

      – Ишь вымахал парнюга. Лыжи уставляешь?

      – Как не уставлять, дядя Синява. С ними пришёл. А бабушка – с куклами.

      – С куклами? –