Дома на свалке росли быстро, как будто питались отходами, бывшей когда-то жизнью, громадные дома, по семнадцать этажей, низкие тучи просачивались в комнаты через открытые фрамуги. Так представилось как-то раз Юрию в полусне.

      Валентина переехала, устроилась, и они съездили к ней в гости на автобусе, долгий это был путь через промзону, мимо заброшенных и выживших предприятий, рекламных щитов, ярких и выцветших. Из новой квартиры Валентины не выветривался химический запах. У воды был металлический привкус, и чай они не допили.

      Снизу посмотрели на окна Валентины и на свои будущие окна. В них отражалось заходящее солнце.

      – Ничего, фильтры купим. У нас тоже вода не бог весть, жесткая вода.

      – Я к ней привык.

      Клава взяла мужа под руку, и они побрели к автобусной остановке.

      И с каждым шагом всё ближе к старому дому в кругу тополей, и лип, и боярышника, и сирени, и рябины, и одичавших яблонь. Всё ближе и всё дальше.

      Самый крайний срок переезда назначен был на середину декабря. Юрий с Клавой тянули до последнего, в конце ноября только они и остались в подъезде. Электричество отключили, и Юрий носил с собой фонарик.

      В доме зажигали керосиновую лампу. Газ еще давали, хотя и плохой, желтого цвета, с ядовитым запахом, так что окно всегда держали чуть приоткрытым и слышали шорох в заледеневших зарослях.

      Я вижу, как поднимается по темному маршу Юрий. Фонарик освещает ему путь.

      Клава приоткрыла дверь, ждет. Вода в чайнике уже закипела, чай только что заварен, горит керосиновая лампа на кухонном столе. Какой сейчас век на дворе?

      Наука

      Вообразите, светится экран черно-белого телевизора в углу темной комнаты. Лицо мужчины крупным планом. Очень близко.

      – Вы понимаете теорию относительности? – спрашивает кто-то за кадром.

      – Думаю, понимаю.

      – И можете объяснить? Так, чтобы простой обыватель понял.

      – Ну, это все-таки не дорогу к булочной объяснить.

      – Выходит, я так и не пойму? Потому что я и про дорогу к булочной не сразу понимаю.

      Мужчина улыбается. Превосходства в его улыбке нет. Скорее, растерянность. Говорит он мягко.

      – Я тоже насчет дороги могу не понять. Любое понимание требует усилий. Иногда слишком больших. Иногда невозможных. Боюсь, современная наука вообще недоступна обывателю. Она требует всей жизни.

      – И