«Aeaaa! Он меня бросил… Меня бросил?! Бро-сил!!! И часа не живу с этой мыслью, но терпеть ее нет уже сил!»

      Весенней ночью я сидела на берегу реки. В дорогом шерстяном пальто опустилась прямо на оттаявшую землю, осела на мокрую пожухлую траву. Упала и сидела. Вся в слезах. Боль отняла мои силы. Я сидела, мечтая уйти из жизни. Нет, я не приноравливалась как сделать это половчей, а просто мечтала. Неисправимая оптимистка – даже из горя пыталась извлечь радость. К тому же, расставаться с жизнью из-за какого-то там болвана, не сумевшего оценить своего счастья, казалось мне глупостью, но почему бы не помечтать.

      «Вот лежу я в гробу…

      Надо бы наказать Марусе, чтобы гроб был из красного дерева. И с золотой инкрустацией. У нее есть родственник, который стал крутым на этих делах, так пусть и для меня расстарается, пусть гроб доставят из Парижа по специальному заказу и платье только от Армани. Конечно, чего там мелочиться. Жила кое-как, с юности была богата, а все экономила, старалась для людей, так хоть умру со всей пышностью, какую могу себе позволить. Эх, жаль, что не хоронят у нас в шляпках, шляпки мне очень к лицу.

      Да. Так вот лежу я в гробу, а он (подлец) грустный надо мной роняет слезы и весь в тоске и раскаянии…

      Надеюсь у Тамарки хватит сил притащить этого мерзавца на мои похороны. Думаю он будет сопротивляться, но Тамарка, если упрется, горы свернет.

      Да, так вот, лежу я себе в гробу, безмолвная (ужас! это трудно представить!) бездыханная, отрешенная, а надо мной рыдают, страдают и, конечно же, раскаиваются…

      Кстати, многим есть в чем. Уж не знаю, как мой уход из жизни переживет Буранов: в истоках романа он был непростительно скуп. А Тося? Столько гадостей она сделала мне… А Тамарка? Ведь она же всегда права. Подойдет к гробу и брякнет: „Мама, ты невозможная! Взяла и умерла. Только ты на это способна.“ А баба Рая скажет: „Чего еще от нее ждать, от макитры.“ А Маруся завопит: „Епэрэсэтэ! Старушка! Прямо вся взяла и умерла!“ А Юля…»

      – Стоп! – завопила я. – Какая Тося? Какая Тамарка? Какая баба Рая? Какая Маруся? И, уж тем более, Юля!

      Меня бросило в дрожь от одной только мысли, что все они узнают о моем позоре. Даже баба Рая, которая живет под боком, и та не знает (пока), что мой муж меня бросил. И не надо ей знать, пусть думает, что угодно, только не это.

      Уж баба Рая с радостью рассказала бы моим подругам сногсшибательную новость. Этих дурочек по сотне раз бросали мужчины, а я только насмехалась, потому что всегда всех бросала сама, и теперь пришла моя очередь. И это лишь первая ласточка. Да-да, мой возраст верная тому гарантия. Теперь пойдет-поедет, только держись.

      Чем больше я думала над этим, тем тоскливее становилось. Дальнейшая жизнь теряла смысл. Зачем? Чтобы смотреть на то, как на лице появляются морщины, а мужчины воротят от меня нос?

      А баба Рая? Как она стонет по утрам, когда встает с постели. То же будет и со мной, если вовремя не приму меры. Самоубийство, конечно, грех, но болячки и морщины ничем не лучше. У этой бедной бабы Раи буквально все болит, о чем она и говорит с утра до ночи. Один раз, болезная, проснулась здоровой и как в том анекдоте с ужасом завопила: «Я умерла!» «Да тьфу на тебя!» – говорю. «Нет, Сонька, пойди глянь, я жа ж по-моему умерла! Ничего жа ж не чувствую!»

      Разве это дело, до такого маразма доживать? Нет, это не по мне.

      Короче, уход из жизни постепенно из мечты стал превращаться в назойливую необходимость. Ну конечно я должна умереть, если только не приспичит посмотреть на то, как радуются Тося, Маруся, Тамарка, Лариса, Юля и может быть даже Роза, хоть она и идеал.

      Нет, подруги, конечно, будут меня утешать, даже подставят плечо, но я-то не могу не знать, что творится в глубинах их душ: там не обойдется без удовлетворения. У Тоси даже будет злорадство. Обязательно будет, уж такая она. А я гордая. Я этого не переживу!

      Ноги сами понесли меня к мосту. Мрачные мысли о позоре подхлестывали, и я перешла на бег, спотыкаясь о кочки и путаясь в каком-то мокром сене. На сердце легла боль, в глазах застыли слезы, в голове замелькали ужасные картины, среди которых измена мужа была не самой страшной.

      «Просто удивительно как я до этой минуты жила и была счастлива, когда все у меня так плохо? – подумала я, останавливаясь на середине моста. – Но как же с него прыгать? Черт! Никакого в этом нет у меня опыта. Может залезть на перила и сигануть с них?»

      Я глянула вниз – безмолвная холодная река спокойно катила воды. В свете луны серели обломки нерасстаявшего льда.

      «Не мог уже мой Женька изменить мне в середине лета! Прыгай теперь в ледяную воду!»

      Я поежилась и отступила, но злорадно смеющееся лицо Тоси вдруг стало перед глазами, и я не увидела возможности