Пушкин. Юрий Тынянов
Читать онлайн книгу.общее мнение. Сергей Львович стал ходить по утрам в должность. Все канцелярии теперь были заняты тем, что переписывали новые стихотворения на Сперанского. Сергей Львович каждый день приносил что-нибудь новое и по прочтении запирал в свой тайник.
Стихотворения были довольно острые. Одно – о канцелярском плаче, называлось «Элегия»:
Восплачь, канцелярист, повытчик, секретарь!
В нем был едкий стих, который сразу вошел в поговорку:
О чин асессорский, толико вожделенный!
Стихотворение было, впрочем, написано более в насмешку над приказными и, видимо, в защиту указа, но чиновники на первых порах не разбирались и переписывали все, что попадалось об указах, «яко противудейственное».
«Мысль унылого дворянина» более понравилась Сергею Львовичу; все написано дурными стихами, но сильно выражено:
От Рюрика поднесь дворян не утесняли,
Зато Россию все владычицей считали.
О «сыне поповском» там было сказано, что он «как мыльный шар летает» – а далее: «искусственным мечом Россию поражает и хаос утверждает».
Эпиграмма на Сперанского была в другом роде – коротка, ее писал брат того генерала, который звал Наполеона Буонапартом:
Вели́ки чудеса поповский сын явил:
Науками он вдруг дворян всех задавил.
Наук испугались все. Лекари учились медицине, попы – богословию. Бывали и среди дворян чудаки или меценаты, которые читали по-латыни, но учиться по обязанности наукам, как лекари, – не дворянское дело. Дворянин получал чины по душевным качествам и заслугам. Не было никакой связи между наукой, дворянством и званием. Семинарист учредил хаос и все перевернул.
Сергей Львович негодовал почему-то более других. Мысль, что камер-юнкер и камергер теперь будут не чины, а звания, была особенно для него невыносима, хотя ни он и никто из родни не были ни тем, ни другим. Он не находил слов для возмущения.
– Этот приказный, cette canaille de[174] Сперанский, – говорил он о Сперанском, как будто тот служил у него ранее под начальством, и произнося эту фамилию в нос.
Вообще это было в характере Сергея Львовича – он охотно ввязывался в любую оппозицию. Порою он ворчал перед камином, совсем как матушка Ольга Васильевна. Однажды он даже дословно ее повторил: фыркая, сказал, что все несчастья начались с Орловых, – полезли в знать, и началась неразбериха. Что ни говори, а звание дворянское дает право на светскость; светскость же или, как маменька Ольга Васильевна говорила, людскость, – всё! Это и любезность, и уменье блистать, и остроумие. А кто этого не понимает, с тем говорить не стоит. И хотя исторические понятия Сергея Львовича были смутны, у него были сильные чувства.
В эти месяцы много перьев скрипело в Москве: приказные переписывали стихи, дворяне писали царю. Даже Сергей Львович, сидя в своей комнате над чистым листом бумаги, написал как-то тонким пером: Всемилостивейший Государь! – но далее у него не пошло.
Все ждали, что скажет Карамзин.
3
Старые
174
Этот негодяй (