В моем окне на весь квартал

      Обводный царствует канал.

      Ломовики, как падишахи,

      Коня запутав медью блях,

      Идут, закутаны в рубахи,

      С нелепой важностью нерях.

      Вокруг пивные встали в ряд,

      Ломовики в пивных сидят.

      И в окна конских морд толпа

      Глядит, мотаясь у столба,

      И в окна конских морд собор

      Глядит, поставленный в упор.

      А там за ним, за морд собором,

      Течет толпа на полверсты,

      Кричат слепцы блестящим хором,

      Стальные вытянув персты.

      Маклак штаны на воздух мечет,

      Ладонью бьет, поет как кречет:

      Маклак – владыка всех штанов,

      Ему подвластен ход миров,

      Ему подвластно толп движенье,

      Толпу томит штанов круженье,

      И вот она, забывши честь,

      Стоит, не в силах глаз отвесть,

      Вся прелесть и изнеможенье.

      Кричи, маклак, свисти уродом,

      Мечи штаны под облака!

      Но перед сомкнутым народом

      Иная движется река:

      Один сапог несет на блюде,

      Другой поет хвалу Иуде,

      А третий, грозен и румян,

      В кастрюлю бьет, как в барабан.

      И нету сил держаться боле,

      Толпа в плену, толпа в неволе,

      Толпа лунатиком идет,

      Ладони вытянув вперед.

      А вкруг черны заводов замки,

      Высок под облаком гудок.

      И вот опять идут мустанги

      На колоннаде пышных ног.

      И воют жалобно телеги,

      И плещет взорванная грязь,

      И над каналом спят калеки,

      К пустым бутылкам прислонясь.

      Закинув на́ спину трубу,

      Как бремя золотое,

      Он шел, в обиде на судьбу.

      За ним бежали двое.

      Один, сжимая скрипки тень,

      Горбун и шаромыжка,

      Скрипел и плакал целый день,

      Как потная подмышка.

      Другой, искусник и борец,

      И чемпион гитары,

      Огромный