За обедом отец молча протянул ей распечатанное письмо.

      – Что это? Мне?

      – Твоя мама вернулась в Москву.

      – Как – мама вернулась?

      – Соскучилась, – с ядом в голосе ответил отец.

      – А я не хочу! – зло и возбужденно заговорила Таня, отталкивая от себя тарелку и расплескивая суп по скатерти. – Я не хочу ее видеть! Зачем она мне?

      – Она родила тебя, – негромко сказал отец.

      – Никто не просил! Она и потом тоже вроде рожала! Ведь там еще девочка, верно?

      – Девочка-то уж совсем ни при чем… Она тебе ничего плохого не сделала.

      Тут только Таня заметила, что письмо распечатано.

      – Ты что? Ты прочел?

      – Бог знает, что она могла написать тебе. Я ей не слишком доверяю.

      «Татуша! – писала мать. – Понимаю, как тебе больно вспоминать обо мне, как сильно я виновата перед тобой. Но теперь, когда ты становишься взрослой, тебе, может быть, будет легче понять меня. Мы с Диной вернулись в Россию после двенадцати лет жизни в Европе. Это очень большой срок. Я много рассказывала ей о тебе, и она знает все смешные словечки, которые ты говорила, когда была маленькой, и смеется твоим детским шалостям».

      Сквозь злые горячие слезы Таня удивленно посмотрела на отца:

      – Каким моим шалостям она смеется?

      – Были, наверное, какие-то шалости. Ей теперь кажется, что и она, как любая мать, должна помнить, каким был ее ребенок в детстве… Чувствительный самообман.

      – Не хочу! – Она бросила письмо на пол и изо всех сил сжала голову руками. – Одни сумасшедшие рядом!

      – О чем ты? – нахмурился отец. – Какие рядом с тобой сумасшедшие?

      Она прикусила язык.

      – Красивая зима! – Отец посмотрел за окно, где голубовато и нежно сверкало. – Почему ты перестала ходить на каток?

      Он всегда переводил разговор, когда ей нужно было отдышаться и сообразить, что к чему.

      – Папа! – Таня всхлипнула. – Я не стала тебе рассказывать, потому что я не знала, как… Вчера меня проводил из театра один человек. Он доктор, работает в больнице… У него сын, гимназист. Еще и гимназии даже не кончил.

      Отец еще больше нахмурился:

      – Почему ты позволяешь незнакомому человеку провожать тебя из театра?

      – Он рядом сидел, и мы с ним познакомились. Потом он пошел провожать. У него жена, которая больна и скоро умрет. Сегодня мы были в Филипповской, она ворвалась и устроила сцену. Он очень несчастный…

      Слезы затопили ее, но они же оказались и той спасительной смазкой, которая помогала словам протискиваться сквозь горло.

      – А ты здесь при чем? Какое тебе дело до чужого мужчины и его жены?

      В том, как отец произнес слово «мужчина», сверкнула обозленность. Он резко встал и, обойдя стол, подошел к ней.

      – Смотри на меня,