За три часа его отсутствия на съемной жилплощади ничего не изменилось. Даже под градусом он помнил, кто он такой, и не забывал осматриваться. Пусть паранойя, зато живой. Или нет... что-то изменилось на съемной жилплощади? Туманов подобрался. Внимательно осмотрел предметы скудной обстановки, рваные обои в горошек, закрытую форточку, кушетку, которую вчера по пьяному делу передвинул подальше от двери. Мнительным стал? На цыпочках прошелся по комнате еще раз. Колченогий стол с автографами всех жильцов за сто лет (и Туманов не был исключением), телевизор, по которому он намедни в пьяной злости засадил кулаком, нанеся обширные повреждения, несовместимые с дальнейшим использованием в быту; галерея пивных и коньячных бутылок под раковиной – Туманов маниакально не желал с ними расставаться. Воздух какой-то не такой? Чужим духом пахнет? Простейший способ сойти с ума? Кому понадобилось посещать его пустые «апартаменты»? Замок на месте, а убить можно и менее хитроумно. Павел втянул носом воздух, прислушался. Дело к вечеру, старый питерский дом жил обычной жизнью. Внизу сверлили, вверху бранились – у истерики, как обычно, женское лицо. На кухне гремела кастрюлями старая колдунья Фрося. За стеной храпел сосед Анатолий. Пейзаж за окном все тот же – боковая сторона примыкающего здания – ни окон, ни дверей. Если встать на цыпочки и глянуть вниз, можно увидеть узкий проход между домами. По ночам там гнездятся наркоманы, и прохожие не ходят. Месяц назад, после успешно проведенной операции, Туманов приехал на эту хату, любезно предоставленную руководством (могли бы и коттедж устроить), и в тот же вечер безбожно надрался. А утром такого в зеркале насмотрелся – лучше не вспоминать. И те же страхи терзали – казалось, за дверью кто-то стоит, мерещился шепот, шорохи, давили стены...

      Он проспал наваждение. Извлек из старого серванта граненый стакан, плеснул в него виски, выпил залпом и уставился на фотографию в траурной рамочке. С фото на Туманова взирала худощавая привлекательная женщина. Возможно, ей было под сорок, но возраст даму не портил. У нее были вьющиеся темные волосы, скуластое лицо, большие глаза, аппетитные ямочки над ключицами. Женщина щурилась – за спиной фотографа сияло солнце. На ней был легкий сарафан с почти невидимыми бретельками. За спиной женщины простиралось море, виднелась пальма, корчил рожицу в объектив малолетний абориген. Павел вновь впал в оцепенение – с ним всегда случалось подобное, когда подолгу смотрел на фото. Начинала тоска грызть. Он провел пальцами по ее лицу, сглотнул, сморгнул набежавшую слезу. Махнул второй стакан и побрел на койко-место.

      Туманов очнулся от робкого постукивания в