Кончилась пора жары и дыма,

      Триста лет подобной не случалось,

      И теперь уже неоспоримо —

      Лето нам великое досталось.

      Задыхаясь в выжженной квартире,

      Замерев при кондиционере,

      Жили мы как в уходящем мире,

      Но в каком-то все же и преддверьи.

      Я, как все, был потен, зол и мрачен,

      Но при этом взял и бросил пить я.

      Трудно всем и каждому, что значит —

      Я участник крупного событья.

      Но сломалась все-таки погода,

      Развалила Вавилон жарищи,

      Собирала дурь свою полгода,

      Ливень хлещет, ветер так и свищет.

      Мир опять прохладен, не угарен,

      Вывих мира очевидно вправлен.

      Снова я ни с кем не солидарен,

      Самому себе я предоставлен.

      Что ты ищешь на своем Тибете?

      Расскажи, развей тоску мою.

      Что за хрень имеешь на примете,

      Разве нет такой в родном краю?

      К тайнам, что открыл бродячий Рерих,

      Я всегда был почему-то глух…

      Но, допустим, вышел ты на берег,

      За которым сразу – чистый дух.

      Совершив предписанные пассы,

      Рухнув лбом среди гундосых лам,

      Ты под ивами высокогорной Лхасы

      Отряхнешь с души ненужный хлам.

      Но встает вопрос про разных, многих,

      Кто житейских не осилит пут,

      Про похмельных или про безногих,

      Как им добрести в обитель Будд?

      Бог не должен жить в районе Кушки

      Иль сидеть в горах в большом дому,

      Мы в обыкновеннейшей церквушке

      Запросто являемся к нему.

      У пруда компании гуляющих,

      Под каштанами, под кленами и липами,

      Пара уток, вразнобой ныряющих,

      Очевидно, покалякать с рыбами.

      Пара лебедей, они под ивами

      Гнутыми покачивают шеями,

      Выглядят немного несчастливыми,

      Тихими застенчивыми феями.

      Гуси на виду, и тоже парою.

      Гогоча сойдясь, опять расходятся,

      И за их многосерийной сварою

      Наблюдают все, ну все, как водится.

      Облака плывут довольно плавно,

      Как и принято, растет трава…

      Все же в мире что-то неисправно,

      Где-то отошло едва-едва.

      Дождь идет, как он обычно ходит,

      Время точно по часам течет,

      Кто ж сомненья эти производит?

      Для чего нам этот новый черт?

      Знаю точно: если дверь открою,

      Нету там убийцы с топором,

      И слова я как обычно строю,

      Шариковым действуя пером.

      Начертал я на бумажной тверди,

      Поделиться можно только с ней:

      «Бытие не есть дорога к смерти», —

      Но от этого еще страшней.

      Было ветхим и сырым то здание,

      Там жилось укромно и мучительно,

      Молодое хмурое создание

      Этот дом любило исключительно.

      Но изведено подспудным рвением,

      Взяв у матери рубли наличные,

      И себя считая,