Дождь утих, но тучи сгущались, и было такое чувство, что вот-вот кто-то выжмет их как губку, и по еще не просохшему асфальту снова зажурчат мутные ручейки, а по ним изо всей силы хлестнут, оставляя пузыри, потоки светлой теплой дождевой воды.

      В детстве Анри в одних трусах носился по лужам, зажмурив глаза, подставлял лицо под тугие струи и пил всласть дождевую воду. Она медленно набиралась во рту, он глотал, чтобы снова жадно подставить губы под струи.

      И сейчас у Анри было такое настроение: прыгал бы, ощущая пятками водяную упругость, и смеялся, протягивая к небу мокрые ладони. Все время улыбался, сам не зная отчего, широко и счастливо, и прохожие, видя его улыбку, уступали ему дорогу: было ясно – счастлив человек оттого, что идет с такой красивой девушкой.

      Они сели на набережной Сены. Анри снял пиджак и накинул на плечи Генриетте – девушка стала как бы ближе ему: он хотел сказать это, но только бросал камешки в реку и следил за кругами, расходившимися по темной воде.

      Совсем близко прошел катер, он тащил против течения баржу, тяжело стуча моторами, а баржа плыла за ним тихо, нагруженная так, что, казалось, вода вот-вот хлынет через борта. Она виделась Анри неуклюжей, толстой женщиной, которую тащит по жизни работяга муж, и он, смеясь, сказал об этом Генриетте.

      Генриетта посмотрела на него задумчиво, помолчала и ответила, как показалось Анри, совершенно невпопад:

      – Завтра мы еще увидимся, а послезавтра я уеду…

      – Куда? – испугался Анри, не поняв ее.

      Генриетта бросила камешек в воду, подождала, пока исчезнут круги, и попросила:

      – Не надо расспрашивать, милый, я напишу тебе…

      Это уже была катастрофа – ему хотелось переубеждать, спорить, но он только сказал растерянно:

      – Я же люблю тебя…

      Она засмеялась.

      – И я тебя.

      – Так что же?..

      Генриетта приложила палец к его губам, и Анри понял: она уже все решила, и теперь поздно ее уговаривать. Но что все-таки она надумала?

      Анри начал издалека:

      – Я мог бы помочь или хотя бы посоветовать…

      Генриетта оборвала его:

      – Все уже решено, милый…

      Для своих двадцати семи лет Анри Севиль занимал довольно солидное положение в одном из левых парижских журналов. Читатели давно оценили его острые политические обозрения. И не только читатели. Редактор одного из нашумевших, но не очень разборчивых изданий уже подсылал к Севилю своего сотрудника прозондировать, не клюнет ли тот на гонорар, вдвое больший, нежели платит жалкий левый журнальчик.

      Анри слушал маститого коллегу внимательно. Тот, не получив сразу отказа, стал рисовать перспективу, которая открылась бы перед Севилем, и очень расстроился, когда Анри категорически отказался.

      Анри