Узнай Москву. Исторические портреты московских достопримечательностей. Александр Васькин
Читать онлайн книгу.
жил словно в раю – нимфы, русалки и прочие одалиски ублажали его под пение соловьев, канареек. Свое веское слово каркала ученая ворона, одна из самых старых птиц в зоопарке князя. Птиц орошали белым вином. Надзирал над всем этим курятником татарин по имени Мамбек, лично отправлявшийся на базар за пшеном для птичек. Был и свой лазарет для больных птиц. Не было у Юсупова разве что крокодила на веревочке, а вот обезьяна имелась, он в ней души не чаял. Слуги тряслись над ней, боялись, что может сдохнуть. Иные, находясь вдали от родного дома, справляются о здоровье детей, а князь не мог забыть любимую обезьяну. «Птицы живы, но обезьяна, кажется, нездорова, и делаются припадки, однако ж теперь вроде стала повеселее», – успокаивал отъехавшего в Париж Юсупова его управляющий Щедрин в 1810 году. Звериное население дворца питалось по первой категории – все свежее, с рынка и экологически чистое: орехи и изюм, виноград и сахар, морковь и огурцы, а также вкуснейшие калачи, которыми кормили два раза в день домашних собачек князя, в том числе белого пуделя. «Когда я впоследствии читал “Руслана и Людмилу”, – продолжает Милюков, – то при описании волшебных садов Черномора невольно вспомнил оранжерею Юсупова, в то время как смотрел, бывало, сквозь ее кристальные стены на покрытые снегом дворы и улицы. Из зимнего сада был особый выход в княжеский театр, на котором мне и привелось видеть в первый раз сценическое представление. Вечер этот навсегда остался у меня в памяти. Были святки… У князя в этот день был парадный обед и вечерний спектакль. В сумерки вся улица и прилегающие к ней переулки были уставлены экипажами. В огромной кухне повара, точно белые привидения, толпились перед сияющей посудой, а по комнатам сновали взад и вперед сотни лакеев, в ливрее с княжескими гербами. В столовой зале, куда мы успели заглянуть во время самого обеда, говор гостей покрывался оркестром – ив блеске бесчисленных люстр и жирандолей[4] пестрели золотом расшитые мундиры и сверкающие бриллиантами головы и шеи…
Театр был уже освещен. Меня поразила невиданная еще картина. Чем-то сказочным казалась эта обширная зала, освещенная люстрой со множеством кенкетов[5], окаймленная тройным поясом лож, уставленная рядами кресел и замкнутая каким-то ландшафтом, в котором я еще не подозревал занавеса. В среднем поясе, прямо против этой живописной сцены, выделялась большая ложа, драпированная зеленым бархатом, над которым возвышался щит с княжеским гербом. Скоро ложи наполнялись роскошно одетыми женщинами, а ряды кресел исчезали под сплошной массой мундиров и фраков. Княжеская ложа была еще пуста. В зале носился глухой, сдержанный гул. Но вдруг все замолкло; мужчины встали и обратились к зеленой ложе: в ней показался князь. Это был невысокий седой старик во фраке со звездою.
С ним вошло несколько мужчин и дам, из которых одна, как мне сказали, была танцовщица, управлявшая княжеским балетом. Только что князь сел со своими гостями, загремел оркестр, и вскоре поднялся занавес. Давали балет “Зефир и Флора”. Я в первый раз увидел театральную сцену и на ней посреди зелени и цветов толпу порхающих
Жирандоли – большой фигурный подсвечник для нескольких свечей. Жирандоли были каминные и настольные.
Кенкет – лампа, у которой горелка расположена отдельно от резервуара.