Лови, мой друг, осколок века,

      Осколок данности печальной,

      Осколок жизни человека

      Не столь короткой, сколь печальной.

      Лови прощение, о грешный!

      У голой музы две причины

      Пленить поэта. Бог, конечно, —

      Дурная копия мужчины.

      Лови мой облик взглядом кратким.

      Забытым сном предстала совесть

      Среди окраин Петрограда,

      Где смерть – обыденность, не новость.

      Лови, мой друг, остаток жизни.

      Куда бежать сквозь тьму и вьюгу?

      Звенят заоблачные выси

      По нам, совсем чужим друг другу.

      Когда на набережной пусто,

      И шум реки не слишком мрачен —

      Идти сквозь жизнь не так уж грустно.

      Страх смерти выслежен и схвачен.

      Покой души лежит в основе

      Стихов заезженных и слабых.

      Лови, мой друг, кусочек горя

      Весьма умеренных масштабов.

      Лови, мой друг, остаток света.

      Осипший голос просит слова

      Из уст умершего поэта,

      Чья слава к вечности готова.

      Ему в ответ шумят приливы,

      И звёзды вспышками мерцают.

      Да, жизнь течёт для терпеливых

      Без указательного пальца,

      Что на курок нажать не может,

      Не различая тьмы бездонной,

      Когда мороз бежит по коже

      И без того уже холодной.

      I.

      За заводом река – бесконечно скупое соседство

      Багровеющих труб со студёными водами. Сжалься

      Над незрячим творцом одиноко стучащее сердце!

      Я ловлю ритм колёс и слезами залитого вальса.

      За заводом река – да и новость ли это, ей-богу?

      Проходя взад-вперёд по сырому асфальту я видел

      Как гремящий трамвай будто скальпелем режет дорогу,

      А внутри всем плевать, и, особенно, едущим сидя.

      За заводом река. Прислонись к парапету, бродяга.

      Видишь утка плывёт против ветра. Забавно, не так ли?

      Сигарета, как жизнь – горьковата, но вовсе не в тягость.

      Против ветра плывёт… Даже утку по-своему жалко.

      II.

      Я не против тоски как явления – против привычки,

      Занимающей мозг хуже всякого спирта и дыма.

      Не согреться в ночи слабым пламенем гаснущей спички

      И теплом батарей. Не остаться в ночи невредимым.

      Только чайник шумит, только окна свистят босяками.

      Над пропитой тоской стаей чаек проносятся тучи.

      Где-то солнце встаёт над замёрзшими ночью мостами,

      Значит, всё хорошо. Значит будет когда-нибудь лучше.

      Оперенье сменить, приготовиться к зимним полётам.

      Всё белей полоса и сцепление меньше. Досада!

      В своём доме пустом как в холодных стенах Камелота

      На немую кровать опускать свою дрожь по глиссаде.

      III.

      Слышишь пение птиц? В том и дело – я тоже не слышу.

      Неповинным церквям в одиночку слагать свои песни.

      За заводом река, и кирпичные трубы всё выше.

      Только дым в тишине остаётся поистине честным.

      Только дым дарит сон, что поэт называет виденьем.

      Только дым знает всё о безрадостной жизни скитальца.

      Из бутылки лить спирт на истёртые оземь колени

      Не поморщив лица – я до Бога хотел достучаться.

      Я не верил словам, порицающим веру. Не верил.

      Оказалось, был глуп. Так простите меня-недоумка.

      За заводом река, но я прячусь от общества в сквере.

      И бесцельно шумит здесь остатками листьев разлука.

      IV.

      Хорошо одному на промёрзшей скамье, на вокзале,

      Хорошо одному на проспекте средь толп беспокойных,

      Хорошо одному на покинутом всеми причале —

      Это мантра глупцов бесконечно скупых и свободных.

      Хорошо одному в опустевшем под вечер вагоне

      Возвращаться домой по подземным изведанным тропам.

      Только эхо гудит, только двери закрытые стонут.

      Опустевший вагон – всеми