Культура электронной эры. Татьяна Савицкая
Читать онлайн книгу.
типа культуры это будет проблема проблем. С другой стороны, тип культуры, в свою очередь, определяет степень развитости в нем элементов литературности и зрелищности» [15, с. 43]3.
Для современных адептов безграничных информационно-коммуникативных возможностей современных мультимедиа закат эпохи Гутенберга – провозглашенного, кстати, «человеком тысячелетия» по итогам опроса газеты «Санди таймс» (The Sunday Times) в конце 1999 г. среди персон, отмеченных властью и влиянием в различных странах мира, – закономерное следствие спроецированного на культуру технологического прогресса, следствие всемирно-исторического процесса совершенствования форм коммуникации. Как пишет О. В. Шлыкова, «таким образом, эволюция коммуникаций (от мнемической и устной традиции, неалфавитных форм коммуникации, затем письменной коммуникации, позднее аудиовизуальной и экранной культуры), взявши исторический реванш сначала в кинофильмах и радиовещании, затем в телевидении, предопределила появление электронной коммуникации, которая воплотилась в интеграции различных способов коммуникации (устных, письменных, аудиовизуальных) в интерактивные информационные сети» [17, с. 22].
Поступательное развитие средств коммуникации – безусловный факт западной (а в настоящее время и глобальной) цивилизации. Однако, следуя логике технологического детерминизма, трудно рассмотреть качественный характер трансформации культурно-антропологической парадигмы, являющейся подоплекой тех или иных технологических новаций. Продуктивным развитием тезиса Мак-Люэна о содержательности средств коммуникации является попытка соотнесения основных этапов их трансформации с ключевыми узлами культурной истории человечества. В достаточной степени это стало общепринятой трактовкой. Так, например, Евгений Рашковский устанавливает типологическую взаимосвязь периода устной и допечатной коммуникации с архаикой и миром традиционной культуры, период доминирования печатного слова с Новым временем и началом модерна (где уже появляются кино и радио) и, наконец, становление синкретической формы электронной коммуникации с эпохой постмодерна [13].
При этом возникает вопрос, напрямую связанный с дальнейшей судьбой письменности: в какой степени книга является инвариантом культуры; не была ли она непоправимо скомпрометирована, как полагает, например, А. М. Пятигорский4, своим центральным положением в системе европейского рационализма, когда вплоть до середины ХХ века печатная книга была «универсальным фактором материализации, локализации и фиксации культуры» [12, c. 94]? Крах новоевропейских просветительских иллюзий о возможности «все понять» и «объяснить» (а следовательно, и контролировать), безусловно, девальвировал значимость книги, литературы, рационального знания. Конец литературоцентризма, доминирования в культуре вербального компонента