Я шел во тьме к заботам и веселью,

      Вверху сверкал незримый мир духов.

      За думой вслед лилися трель за трелью

      Напевы звонкие пернатых соловьев.

      И вдруг звезда полночная упала,

      И ум опять ужалила змея…

      Я шел во тьме, и эхо повторяло:

      «Зачем дитя Офелия моя?»

      Мне снилась смерть любимого созданья:

      Высóко, весь в цветах, угрюмый гроб стоял,

      Толпа теснилась вкруг, и речи состраданья

      Мне каждый так участливо шептал.

      А я смотрел кругом без думы, без участья,

      Встречая свысока желавших мне помочь;

      Я чувствовал вверху незыблемое счастье,

      Вокруг себя – безжалостную ночь.

      Я всех благодарил за слово утешенья

      И руки жал, и пела мысль в крови:

      «Блаженный, вечный дух унес твое мученье!

      Блажен утративший создание любви!»

      В толпе, родной по вдохновенью,

      В тумане, наполнявшем зал,

      Средь блеска славы, средь волненья

      Я роковой минуты ждал…

      Но прежним холодом могилы

      Дышали мне Твои уста,

      Как прежде, гибли жизни силы,

      Любовь, надежда и мечта.

      И мне хотелось блеском славы

      Зажечь любовь в Тебе на миг,

      Как этот старец величавый

      Себя кумиром здесь воздвиг!..

      Разлучаясь с девой милой,

      Друг, ты клялся мне любить!

      Уезжая в край постылый,

      Клятву данную хранить!..

      Там, за Данией счастливой,

      Берега твои во мгле…

      Вал сердитый, говорливый

      Моет слезы на скале…

      Милый воин не вернется,

      Весь одетый в серебро…

      В гробе тяжко всколыхнется

      Бант и черное перо…

      Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет,

      Свергает одного, другого создает,

      И для меня, слепого, где-то блещет

      Святой огонь и младости восход!

      К нему стремлюсь болезненной душою,

      Стремлюсь и рвусь, насколько хватит сил…

      Но, видно, я тяжелою тоскою

      Корабль надежды потопил!

      Затянут