…Они с Татьяной догуляли до Летнего сада, прошлись по краю набережной под шатром деревьев, вышли к домику Петра, повернули на боковую аллейку. Здесь было тихо и безлюдно.

      – Пой, – сказала Татьяна, усаживаясь на скамейку. Валерка расчехлил гитару, взял аккорд, проверяя настройку. – Пой, чего душа просит.

      – Ты слышишь, ты слышишь, как сердце стучится, стучится? По окнам, по окнам, по крыше, как дождик… Мой нерв на исходе. Последняя капля, последний луч света. Последний стук сердца…

      – Ля бемоль в четвертом такте…

      Валерка резким движением заглушил струны, вскинул голову. Неподалеку стоял среднего роста узколицый мужик в косухе. В зубах – сигарета, руки – в карманах.

      – В принципе, неплохо снял. Но вот попробуй с ля бемоль, разницу услышишь. Дай-ка, покажу. – Мужик протянул руку, взял у Валерки гитару. Валерка отдал наглому дядьке инструмент – ему стало любопытно.

      – Ты видишь, ты видишь, – не выпуская из зубов сигареты, пропел вполголоса дядька, – умирает в огне преисподней сиреневый мальчик. Он сильно напуган, подавлен. Он пишет картину собственной кровью, своими слезами и просит прощенья…

      – Действительно, интересный нюанс, – согласился Валерка, – соляк в проигрыше можете?

      – Могу, – дядька без рисовки сыграл довольно сложное соло. Потом вернул Валерке гитару.

      – Может, по пивку? – спросил он.

      Валерка переглянулся с Татьяной и протянул дядьке ладонь.

      – Валерий.

      – Найк, – ответил дядька крепким рукопожатием.