27. IX.1975

      И вдруг голос из 30-х годов – мягкий, украинский говорок. Семен Палабута. Все отбросил в сторону: приходите вечером в гости.

      И вот посидели за столом, вспомнили 30-е годы, молодость…

      У Палабуты раза три вскипали слезы на глазах, да и у меня, признаться, подступал комок к горлу.

      Он все такой же добряк, этот Семен Палабута. Просто божий человек.

      Разные были ребята в Карпогорах в 30-е годы. Но такого чистого, такого честного и незлобивого, такого по-хорошему услужливого не помню.

      А уж его ли не катали, не молотили в 30-е годы! Лишенец, раскулаченный с юга, по всем спецпоселкам прошел, работа – где хуже, туда и его. А сколько унижений и оскорблений всяких претерпел!.. Гоняли, мытарили Палабуту, морозили на морозе, в Пинеге до самого ледостава заставляли с багром бродить, голодом, само собой, морили, на каждом шагу: гад, враг, не человек. А началась война – кого первым на фронт погнали? Семена Палабуту.

      Воевал, пролил кровь за родину, после войны – половину жизни провел в госпиталях, на операционных столах. Казалось бы, зачерстветь, озвереть должен, возненавидеть всех и вся, а он – по-прежнему сама доброта, по-прежнему сердце его переполнено любовью к людям. И к советской власти – никакого счета.

      Что это? Индивидуальная особенность или славянская доброта и всепрощение?

      Семен Палабута – сила наша и сама красота, но он же и наше проклятие. Потому что они, Семены Палабуты, та питательная почва, на которой произрастают все злодеяния, совершавшиеся и совершающиеся на русской земле.