На дорожках неведомых. Александр Шляпин
Читать онлайн книгу.
сотворено оно, – сказал кузнец и взмахнув мечом, разрубил морозный воздух, который пластинками осыпался на снег.
Глава шестая
Кольцо чудотворное
Вечерело. За окном, словно голодный волк завывала февральская метель, а в бревенчатой хате было тепло и уютно. Емеля лежал, на горячей печи, на овчинной шкуре. Закинув руку себе под голову, мечтал о богатой жизни. Тепло шедшее от кирпичей, словно грелка грело спину. Емеля мечтательно смотрел в потолок и щелкал семечки, выплевывая шелуху в глиняный горшок с отколотым горлом. Все его мысли были о неведомом ему счастье. Счастье почему – то все ходило кругами вокруг его дома, но ни как не могло в него войти. Где – то за печкой, возле бочки с созревшей хмельной медовухой заводил свою скрипку Лафаня. Лафаня был домовым, который всей душой полюбил Емелю за его бесшабашность и природную доброту. Откуда появился в этом доме Лафаня, Емеля не знал. Вечерами его пения навивали на хозяина необъяснимую тоску. Лафаня пилил на скрипке, свои мелодии, стараясь отвлечь Емелю от зимней хандры, которая опускалась на него с приходом холодов.
– Эх, маманя, мне бы в Хургаду прокатиться, – говорил он, ковыряясь в носу. —Тепло там, и бабы в исподнем пляшут. На фоне голубого моря на песке телеса свои жаром ярила тешут, – говорил Емеля вздыхая.
В красном углу хаты, прямо под иконой Христа в свете лучины сидела мать Емели – Марфа. Несмотря на тусклый свет, она ловко орудовала иглой. Прикладывая стежок к стяжку, вышивала непутевому сыну на новой льняной рубахе яркий узор. Старуха то шептала себе под нос старинную молитву, то что – то тихо пела, создавая на холсте удивительно красивый образ.
– Ты, мне на груди матушка, красного петуха вышей! Пусть горит он ярче царского червонца! Хочу, чтоб девицам глаз жег, подобно солнцу в майский день, – сказал Емеля и выплюнул шелуху в горшок. Он тайком налил себе медовой браги и выпил, стараясь не греметь посудой.
– Ты что там делаешь Ирод, – спросила мать, услышав плеск и бульканье.
– Семки щелкаю, да слушаю как Лафаня, на скрипке зажигает.
– А чем ты там плескаешься! Не пьешь ли ты медовуху, – спросила мать.
– А почто на мне, коли меня в Слободе все и так дурнем кличут. Я мать как медовухи выпью, меня все на подвиги ратные тянет, – сказал Емеля и допил остаток.
Увидев на потолке жирного клопа, он придавил его большим пальцем. Кровь, брызнула прямо в глаз.
– Лафаня, холера – твою мать! Клопов развел, словно на откорм! Кровушкой моей брюхо свое набивают! – сказал Емеля, и вытер заляпанное кровью око.
– Что ты там такое говоришь, сынок? – спросила мать, услышав бормотание сына.
– Да клоп мать, жирен был, что боров Борька!
– Да, клопов ныне много! К засухе это! Хату по лету надо будет коноплей пересыпать. Клопы, как и блохи, конопли боятся!
– Пусть вон Лафаня, пересыпает! Ему один черт делать не хрен. Пусть отрабатывает пансион. А мне