Путь диких гусей. Вячеслав Софронов
Читать онлайн книгу.
прошел сквозь гортань кипчака и вышел наружу. Затем рванул его в сторону, вмиг оборвав то, что зовется человеческой жизнью. Кровь брызнула на руку, попала на одежду, мелкие капли опустились на примятые листья травы.
Пленник обмяк, взмахнув руками, голова его откинулась назад, колени подогнулись.
– Еще один готов, – небрежно бросил Алтанай, разжал руки и, даже не взглянув на рухнувшего на землю кипчака, прошел к костру.
Сабанак сделал несколько шагов в сторону, но не пошел к костру, а кинулся в глубь леска, пытаясь унять подступившую к горлу тошноту.
Один Кучум остался стоять, сжимая в дрожащей руке кинжал. Он не в силах был оторвать взгляд от убитого им кипчака, словно тот мог еще встать, убежать от них. Кровь кузнечным молотом била хану в голову, сердце колотилось в бешеном ритме, не хватало воздуха. Злость и ненависть бились внутри него, как пойманный в сеть степной матерый волк.
– На! – неожиданно для себя крикнул Кучум и изо всех сил пнул труп кипчака ногой. – На тебе! Вот, вот!.. – Он без устали пинал и пинал, топтал безжизненное тело, которое вздрагивало под его ударами, подпрыгивало, изгибалось. А Кучум пытался попасть сапогом в лицо, в живот, словно не труп был перед ним, а живой человек.
Неизвестно, сколько бы еще продолжался этот необузданный припадок ярости, если бы не Алтанай, силком оттащивший своего хана от трупа.
Он усадил Кучума на остывшую, влажную от утренней росы попону, вытащил из-за седла небольшой бурдюк с вином и заставил хана едва ли не силком сделать несколько глотков. Не в первый раз приходилось ему видеть бессмысленные припадки злобы, после которых Кучум становился вялым и беспомощным, как человек, перенесший тяжелый недуг. Хан бледнел лицом, руки у него тряслись, как у немощного старика, глаза блуждали, не задерживаясь ни на чем, и наступала полная апатия ко всему вокруг.
– Эй-й-й… Какой ты, однако, злой, как кровь увидишь! – сплюнул Алтанай на землю, отойдя в сторону.
Он и сам побаивался Кучума в редкие приступы ярости, когда для того не было ни правых, ни виноватых, ни родных, ни близких – все враги.
Раз на бухарском базаре к нему пристал какой-то пьяный оборванец. Нукеры не смогли вовремя удержать хана, зазевались. Кучум рубил саблей рухнувшего от первого же удара беднягу до тех пор, пока на него не набросились около десятка нукеров, не оттащили, не увели с базара. Никогда нельзя было предугадать этого перехода от привычного ровного состояния к безудержному, всесокрушающему гневу.
Алтанай догадывался, что во внешне здоровом и крепком человеке живет какой-то недуг, унаследованный от предков, владык Золотой Орды, по чьему приказу умерщвлялись тысячи людей за один неосторожно брошенный косой взгляд, за резкое слово.
У Кучума не было той власти, того былого размаха и необъятности. Он даже не был ханом в привычном смысле слова – всего лишь один из многих побегов на давно засохшем и почерневшем за давностью лет древе рода великих монгольских каганов. Но его кровь, властность, привычки и, в конце концов, неуемная ярость – это