Окно гостиничного номера

      Выходит в сквер, где зелень старая

      Упорно не меняет колера —

      Желтеть, как будто, не пристало ей.

      Но ветер с северо-востока

      Упрямо треплет листьев кружево

      И разбивает на осколки

      Дорожки, залитые лужами.

      В такое время, право, надо бы

      Быть мастером перед подрамником,

      Чтоб краски на холсте, как ягоды,

      Взяв мастихин, слегка подравнивать.

      1

      Ах, сколько минуло годков,

      Порой несчастных…

      Дружище, Юра Холодков,

      Где же сейчас ты?

      В венгерской жизни суету

      От скуки отчей

      Бежать хотел. Сейчас я тут

      С тобой – заочно.

      Луна двояка нынче (так

      Бывает в море) —

      То полустершийся пятак,

      То форинт.

      2

      Ты говорил, что падежей тут двадцать семь,

      Ошибочно накинув пару лишних,

      Что не было помехой, ведь гусей

      Пасти бы мог, с пейзажем здешним слившись.

      И, позабыв московской речи вздор,

      Не только откровенный – даже отзвук,

      Как сыр овечий, резал бы простор,

      И пил бы, как вино, мадьярский воздух.

      Как жаль, что нам не встретиться теперь —

      Поворошить времен минувших ветошь,

      Потолковать о горечи потерь

      И помянуть друзей, которых нет уж.

      Пели в храме, где служилась месса,

      Ну, а я душой, как будто в брешь,

      Улетел, услышав вдруг Бернеса —

      О солдате, бравшем Будапешт.

      Вспомнил патефона синий ящик,

      Черную пластинку под иглой…

      Вспомнил то, что было настоящим,

      Не покрытым патиной и мглой.

      По весне и яблони, и вишни

      Там цвели у изб и у дорог —

      Это я о тех, что здешний Иштван

      Знать не знал, и знать, увы, не мог.

      45-й? Все, как будто, просто:

      «Смерть фашистам!», «Гитлеру капут!»…

      Это 56-й вопросом:

      Почему тогда мы были тут?

      Осень снова такая,

      Что забыл я почти.

      Воздух терпче токая

      Из ближайшей корчмы.

      Вечер стелется сизый —

      Пустота и тоска,

      Даже птиц на карнизах

      Взгляду не отыскать.

      Лишь рекламы цветные

      Приглашают к вину…

      Рожё Шереша[1] ныне

      В самый раз помянуть.

      О, печаль Будапешта,

      Все ж светла твоя явь,

      Где звучит безутешно

      Его старый рояль.