Моё тело передернулось. Право, нет ничего отвратительнее подобных признаний! Любовь создана для женщины, но как примитивно смотрится величайшее чувство, когда женщина создана для власти любви. Я увлеклась размышленьями. Неужели Летиция готова положить конец своим дням на земле из-за безответной любви? Неужели она готова отказаться от великолепного момента, когда солнце величественно поднимается с востока и садится, точно король на драгоценный трон, в бесподобной роскоши праздных красок? Неужели согласна расстаться с наивной прелестью природной красоты и пением воодушевленных миром птиц? Неужели мыслит пройти свой путь, не познав вкуса особенных даров, коими располагает только женщина: чудо сотворения новой жизни в её утробах, а затем нерушимое осознание, что нет ничего прекрасней, чем минуты, когда пара маленьких глаз твоего чада неустанно ищет тебя в толпе? Это не укладывалось в голове, потому я не верила ей. По-моему, Летиция старалась всеми доступными методами привлечь внимание Джеймса, вызвать хотя бы жалость по отношению к себе, что было бы для неё светом во тьме ночной. Честно говоря, я не понимала, зачем Джеймс Кемелли настоял на прочтении письма. Я кипела страстью узнать все подноготные секреты этого запутанного клубка интриг, но всему было свое время…

      Пока я сидела, водя пальцами по конверту, издалека послышалась музыка. То была легкая, лирическая скрипка. Я потушила лампу и в кромешной темноте остановилась на пороге веранды. Благодаря теплому ветру мелодия слышалась урывками, но она явно исходила со стороны дома Кемелли. Тереза говорила, что Джеймс бесподобно играет. Мгновение я посмотрела вверх. Чистое небо напоминало сокровищницу, где вместо сверкающих алмазов завлекали мерцающие звезды. Луна, полная и сияющая, точно святая лампадка во славу Божью, опускалась благодатным светом на виноградные плантации и шумящие кроны деревьев на холме. Мое сердце наполнил гнетущий трепет. Но вовсе не от поэзии ночи – так всепоглощающе воздействовала скрипка. Душа волновалась, дрожала, металась в буйном страхе, и унять её было невозможно. Затем будоражащая патетичность сменилась тоской, которая возвращала телесный дух на миллионы лет назад. Я не понимала, что тревожило меня. Это чувство было необъятно, от него хотелось избавиться! В тех жутких нотах пустоты различался стон не безжизненной скрипки, а стон души, утопающей в реке ненастья. Но помимо того ощущалось непоколебимое торжество. Словно от момента, когда жизнь взяла верх над смертью. Я задохнулась от избытка чувственности!

      11.

      После