За столами вечерними нищие глина сухая их кожа

      Места всем не хватает

      Нищие трутся боками стучат как пустые кувшины

      Плечи их острые пальцы указки стальные

      Мне страшно, мой повсеместный, дай встать и уйти.

      Бок, другого касаясь, трещит

      Трещины в самую полость уходят

      Трещины – нити времен

      Нити прошедшего нити

      Конца им не видно в будущем самом глубоком

      Мне кажется будто внутри клубок заплетается

      Страшно мне дай же встать и уйти

      У меня есть такое внутри

      Когда его называют

      Оно выходит как плод и дарит и дарит

      И дарит и дарит и дарит

      Пока называют

      А после уходит в возможность в самом молчании дышит

      Чтоб выйти и отданным быть

      Дай мне отдать этот тихий главный молчащий

      Его дарил я и раньше

      Ибо вот – недарители: нищая полая глина

      Острые плечи пальцы указки стальные

      Паутиной набитые лопающиеся от удара

      Указательной сталью

      Бесследно.

      Мой повсеместный, дай же встать и уйти.

      Вот – плод мой, в молчании дышит.

      Назови же его.

      Вот ключ. Его поворот,

      как тело,

      знаком.

      Звон, щелк.

      Скрип.

      Вот пол. Его деревянное дно,

      как кожа,

      родное.

      Шелест, стук.

      Скрип.

      Вот комната. Ее пустоту,

      как внутренность,

      знаем мы.

      Как дышать без воздуха,

      как смотреть в темноте и видеть,

      как слышать неведомых тварей

      знаем мы.

      Как искать несуществующее окно,

      лбом прислоняться к стене,

      углублять морщины –

      знаем мы.

      Я открыл дверь, штукатурка осыпалась на мое лицо.

      Я увидел, как пустота заполняется новым воздухом.

      Я держал в руках трепещущих пчел,

      и ни одна из них не жалила мои ладони.

      Они гудели, были