Казачьи повести (сборник). Федор Крюков
Читать онлайн книгу.
представить…
Старуха встревожилась, положила ложку и заплакала. Терпуг, не спеша и не глядя на полицейского, продолжал есть. Топчигрязь стоял у порога. Казаки заглядывали в хату из чулана. Ждали. А Терпуг молчал и равнодушно хлебал ложкой вареную калину. И было как-то чудно, странно. Сидельцы постояли и вышли во двор. Послышались оттуда их ленивые, скучные голоса и пощелкивапье семячек.
– Пообедаю, сам приду! – сказал, наконец. Терпуг угрюмо и коротко.
– Велел представить… за приводом… – нерешительно, тоном извинения, возразил Топчигрязь.
– Сказал: приду, – ну и приду! А за приводом ежели – не пойду! Чего вы со мной сделаете? Раскидаю всех, как коровье…
Топчигрязь вздохнул и вышел. На дворе долго совещался с сидельцами. Казаки были хуторские, смирные, робкие. Должно быть, и у них не нашлось решимости исполнить в точности приказ атамана, потому что Топчигрязь опять вернулся в избу и тоном убедительной просьбы сказал:
– Так ты гляди же, Микиша… ты того… приди!..
– Сказал… чего ж тебе?…
Мать плакала, робко попрекала. В другое время Терпуг, может быть, прикрикнул бы на нее, – обращался он с ней не очень почтительно, – но теперь молчал. Чувствовал, что она права: вышло что-то нелепое, ничтожное до смешного и совершенно бесполезное. Молча оделся, молча ушел.
В правлении он уже застал Копылова. Фараошка кричал на него, топал ногами, грозил Сибирью. А он стоял навытяжку, держа по-военному фуражку у груди, огромный, страдающий с похмелья, и, усиленно стараясь изобразить на опухшем лице раскаяние, говорил хриплым голосом:
– Вашбродь… заставьте вечно богу молить… по пьяному делу…
Увидев Терпуга, атаман бросил Копылова и стал отводить душу на нем.
Фараошка был труслив, но горло имел здоровое. Ругался складно, умело и очень обидно. Иногда подносил кулак к самому лицу, и Терпугу большого труда стоило удержаться от того, чтобы не ухватиться за новый галун атаманского чекменя и но ткнуть им в сытую физиономию Фараошки.
– Я-а с вами поступлю! – многозначительно, угрожающим голосом кричал Фараошка. – Я-а найду, чем сократить вас! Я вас возьму в переплет, в хо-роший переплет возьму вас!.. Вы меня узнаете!.. За такие дела самое правильное – шворку на шею! Вот увидим, какую резолюцию генерал положит… а то я вас, дружки любезные…
Обоих отвели в станичную тюрьму. К вечеру Копылов напился вместе с караулившими их сидельцами и начал бушевать: бил ногами в дверь, разломал печь, высадил окно. Потом уморился и уснул крепким, беспамятным сном пьяного человека. А на другой день опять стоял навытяжку перед Фараошкой и униженным голосом говорил:
– Помилуйте, вашбродь… Заставьте вечно богу молить…
И зверообразное лицо его, на котором он усиливался изобразить раскаяние и мольбу, было смешно и жалко.
Было в этом много обидного и досадного. Трусливый Фараошка безвозбранно куражился над ними, а они должны были молчать и глотать оскорбительные издевательства. Люди работали,