Такой небесный дар – столь редкий случай:

      Здесь добродетелей высоких тьма,

      Под сенью светлых прядей – свет ума,

      Сияет скромность красотою жгучей.

      Чарует голос ласковый, певучий,

      Осанка так божественно пряма,

      Во всех движеньях – чистота сама,

      Пред ней склонится и гордец могучий.

      Способен взор окаменить и сжечь,

      И тьму, и ад пронзят его сполохи,

      Исторгнув душу, в плоть вернут опять.

      А этот сладкий голос, эта речь,

      Где полны смысла и слова и вздохи! —

      Вот что меня могло околдовать.

      Какое наважденье, чей увет

      Меня бросает безоружным в сечу,

      Где лавров я себе не обеспечу,

      Где смерть несчастьем будет. Впрочем, нет:

      Настолько сладок сердцу ясный свет

      Прекрасных глаз, что я и не замечу,

      Как смертный час в огне их жарком встречу,

      В котором изнываю двадцать лет.

      Я чувствую дыханье вечной ночи,

      Когда я вижу пламенные очи

      Вдали, но если их волшебный взгляд

      Найдёт меня, сколь мука мне приятна —

      Вообразить, не то что молвить внятно,

      Бессилен я, как двадцать лет назад.

      «О донны, почему, сходясь в часы бесед,

      Так одиноки вы и смех звучит уныло?

      Где жизнь моя теперь, о, где моя могила?

      Ну почему средь вас моей любимой нет?»

      «Смеёмся и грустим, желанный вспомнив свет,

      Подругу милую, которой нас лишила

      Ревнивая родня, завистливая сила,

      Чьи радости растут по мере наших бед».

      «Но душу угнетать дано каким законом?» —

      «Душа – она вольна, здесь плоть в тиски взята,

      Мы сами эту боль испытываем ныне.

      Подспудную печаль подчас прочесть легко нам:

      Ведь мы же видели, как меркла красота.

      Как влагой полнились глаза твоей святыни».

      О, если бы я мог обрушить гнев

      На ту, чей взгляд меня разит и слово,

      И кто, явившись, исчезает снова,

      Бежит, чтоб я скорбел, осиротев,

      И кто, душой усталой овладев,

      Её казнит и мучит столь сурово,

      Что в бедном сердце вместо сна благого

      Вдруг просыпается жестокий лев.

      Успел стократ погибель испытать я,

      Но, сбросив плоть, мой дух стремится к той,

      Чьё равнодушье тяжелей проклятья.

      Непостижимое передо мной:

      Когда он с плачем тянет к ней объятья,

      Увы, невозмутим её покой.

      Прекрасные черты, предел моих желаний,

      Глядеть бы и глядеть на этот дивный лик,

      Не отрывая глаз, но в некий краткий миг

      Был