Дашуары. Дарья Гребенщикова
Читать онлайн книгу.
он кричал, как топал ногами… мягкая Тая моргала виновато – старая износилась, в ремонте… не проследила… От ужаса содеянного она вдруг зарделась, а не побледнела и похорошела удивительно. Заварзин ее – увидел. Она вдруг приняла очертания, материализовалась – из ничего, из кулисной пыли да бутафорских бокалов.
Заварзин, обремененный одной и той же женой, шага не ступал без вельможного одобрения. Супруга позволяла ему влюбляться в партнерш, строго отслеживала течение романа, лично подбирала галстуки мужу и цветы для очередной музы. В случае угрозы семье лично же и вмешивалась и прекращала «интрижку» с помощью профкома, худрука и валидола. С Таей вышла промашка. Не увидев в ней соперницы, супруга допустила Заварзина до чаепитий в Медведково, где народный возлежал на разложенном Таечкой диванчике, пока она пекла ему запрещенные врачом оладушки. Тая не нуждалась в выходах в свет, она любила Заварзина трепетно и благоговейно – на дому. Провожала его до машины, следила, чтобы он не забыл шарф, шляпу или ключи. На гастролях их селили вместе, учитывая весомость Заварзина, и эти недели были написаны для нее золотыми чернилами.
Заварзин, будучи скуп, не дарил ей ничего, кроме афиш, подписанных достаточно безлико – " с благодарностью…» – и витиеватая подпись с хвостиком.
Когда он слег с сердцем, Тая, не смевшая посещать его в больнице, передавала оладушки, которые супруга брезгливо выбрасывала в ведро.
На похоронах Заварзина Тая положила белые розы к его увеличенной фотографии, висевшей в фойе театра, и, уйдя к себе в каморку, сидела и гладила рукой подушечку – с которой все началось.
БРОНЬ
Афанасий Альбертович Лисицкий, заместитель директора театра Юнком, грузный, лысеющий мужчина 40 лет, двигался по кабинету с удивительной легкостью, обтекая всем телом сидящего на краю полу- кресла зеленого плюша мужчину.
Был тот ненавистный администрации любого театра день, когда приходили «списочники», имеющие право на билеты на самый популярный спектакль. Популярной была «Ундина…". Мужчина смотрел на зам. дира умоляюще, плохо скрывая растущую изнутри горячую ненависть. Задачи у них были разные – у Лисицкого – не дать 2 билета, у мужчины – взять. Диалог бурлил.
– Голуба моя! – поправляя подтяжки и расстегивая верхнюю пуговку рубашки, говорил Лисицкий, – ангел Вы мой! Ну, подумайте сами? Ну? Подумали? Вот и ладушки… К чему? Вам? Эта «Ундина» сдалась? Я Вам, голуба моя, как себе скажу – я не люблю этот спектакль! И не хожу! да! Громко, невнятно, дым, знаете ли… Вы как слышите?
– хорошо, – твердо отвечал мужчина, впиваясь в край кресла, – слышу хорошо. И зрение хорошее.
– Вот видите! – замдир обтек кресло с тылу и хлопнул в ладоши, – а сходите на спектакль, оглохните! Ни-че-го больше не услышите… – вспотев, Лисицкий расстегнул пуговицы на жилетке, – будете глухой и меня еще ругать будете! Скажете – не предупредил