Генерал-адъютант Николай Николаевич Обручев (1830–1904). Портрет на фоне эпохи. Олег Айрапетов
Читать онлайн книгу.
за великими державами с нотами, пусть и не столь жесткими, по польскому вопросу выступили Испания, Швеция, Италия, Нидерланды, Дания, Португалия и Турция. Ноты не были идентичными по тону и тексту, тем не менее возникла угроза политической изоляции России, в дипломатическом походе против нее тогда отказались принять участие США, где не могли не принять во внимание благожелательное отношение Петербурга к Вашингтону во время гражданской войны. Ноты вызвали резкий подъем духа у повстанцев, они считали свое дело уже выигранным291. В Варшаве со дня на день они ожидали прихода французов292. Надежды возникли и у «русского Лондона». Из русских безусловно поддержала восставших только лондонская эмиграция. 1 апреля 1863 года А. И. Герцен сформулировал свою позицию следующим образом: «Мы с Польшей, потому что мы за Россию. Мы со стороны поляков, потому что мы русские. Мы хотим независимости Польше, потому что хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих»293.
18 апреля, беседуя с итальянским послом, Горчаков заявил: «Мы сожжем и Петербург, но не подчинимся господству французов!»294. 14 (26) апреля глава МИД ответил на ноты Англии, Франции и Австрии. Ссылки на положения 1815 года были отвергнуты. Польское восстание 1830–1831 годов, заявил русский министр иностранных дел, «имевшее целью объявить свержение царствующей династии, разрушило и основы политического устройства, дарованного в силу Венского договора»295. Горчаков советовал: «И так кабинеты, искренно желающие скорее видеть Польшу в условиях прочного мира, всего лучше могут достигнуть этого, помогая, со своей стороны, утишить нравственный и материальный беспорядок, распространяющийся в Европе, и таким образом истребить главный источник волнений, возбуждающих их предусмотрительность»296. Нота, направленная в Париж, была наиболее учтивой, что соответствовало взглядам Горчакова на перспективы сотрудничества с Францией. Министр высказал надежду на то, что «император Наполеон не откажет в зависящей от него нравственной поддержке…»297.
Что касается ответа Вене, то он был краток и сводился к высказыванию сухой уверенности в том, что австрийцы будут действовать согласно с собственными выгодами и в соответствии с «международными отношениями с Россией»298. В известной степени это было логичное утверждение. До известного уровня австрийцы были вынуждены считаться с настроениями галицийского дворянства, то есть преимущественно с польскими настроениями, и были не прочь ослабить восточного соседа. С другой стороны, за этим уровнем наступали соображения другого порядка. Австрия вовсе не собиралась воевать с Россией, а тем более с Россией и Пруссией, тем более что восстановление Польши отнюдь не входило в расчеты Вены. Там понимали, что следующей целью такого восстановленного государства станет восточная и западная Галиция299.
После русских нот и польские повстанцы, и революционеры-эмигранты ожидали, что вслед за словами великих держав последуют действия. «Штиль! Нервная тишина; тишина