Старый волк обошёл полусгнивший пень, осторожно ступая по сухой листве и траве, и остановился у границы света и тени. Он разочарованно сморщил нос, обнажая сточенные временем клыки. Не впервой ему приходилось осторожничать, обходя костры и стоянки людей. Их много, словно они собрались со всего света. Они мешали ему ходить привычной дорогой вверх и вниз по течению реки, которые, впрочем, и так скоро станут владениями молодых волков. С ними было тяжело в стае этой зимой. Они были быстрее, сильнее и пахло от них желанием весны, да так сильно, что волчицы оставили овраги ещё до схода снегов, развалив всю стаю сразу. Потом была борьба, кровь на снегу, челюсти, вцепившиеся в холку, яростное дыхание победителя и долгая боль в прокушенной лапе.

      Всё лето облизываться на близких, но не доступных молодых оленей, истекать слюной неподалёку от хрюкающих кабанчиков, охраняемых смертельно опасной кабанихой, питаться объедками чужой охоты, рискуя быть застигнутым и растерзанным победителями, а потом, осенью, вернуться на вой стаи, и робко бежать за ней, спотыкаясь и скуля?

      Жить так? Умереть? Идти к ним? Волк замотал тяжёлой головой, стряхивая со шкуры капли воды. В жёлтых глазах отразился костёр, дым над рекой, спина человека и тела ещё двух людей, дремлющих у огня. Уши перестали слышать, глаза ослепило пламя, чуткий когда-то нос был забит дымом, раны перестали болеть, желудок перестал урчать, требуя пищи.

      Волк завыл. Немощные, скулящие звуки вырывались из сухой глотки, и были похожи больше на щенячье тявканье.

      Человек даже не обернулся. Волк сделал несколько шагов за границу света, послышался шорох сухого багульника, способный разбудить