Разбитая ваза… Плохая примета.

      Взволновано дышат пугливые груди;

      Им тесно в прокрустовом ложе корсета,

      Их кончики ноют и знают – что будет.

      Пугает пылающий взор господина,

      Служанки хлопочут, перечить не смея,

      Открыв непорочную белую спину

      И – Господи-Боже! – всё то, что под нею.

      Но этого мало! Согнув через козлы,

      Красавице вяжут запястья к лодыжкам,

      Поставив в довольно нескромную позу,

      Раскрыв её сзади, как новую книжку.

      Там, между “листов” белоснежно-покатых,

      В ложбинке вспотевшей – два девичьих устья,

      Слегка опушённых, стыдливо поджатых

      В предчувствии сладком и зябком – что пустят!

      И вот уж ремень на полу отдыхает,

      По книжке пылающей пальцы елозят

      И нежно разводят “страницы”, давая

      Раскрыться горячей нетронутой розе.

      Багровый и толстый пион горделивый

      В туннель окунается мягкий и цепкий.

      – Не надо – она выдыхает пугливо,

      Но входит по клубни ей саженец крепкий!

      Пропитана красным курчавая пакля;

      Из глаз изумрудных, мутнеющих болью,

      Горячие, жгучие хлынули капли,

      Как птицы из клетки – на вольную волю.

      Надёжно “засажен” пион господина,

      Горячие, тесные стенки щекочет…

      И вот уж красавица выгнула спину

      И спереди ищет волшебный комочек.

      …Давно разрешил господин парадоксы:

      Желание боли ему не в новинку…

      Кивают на окнах герани и флоксы

      Собрату, расцветшему из-под ширинки.

      …Расстёгнуты брюки. Ремень на ладони

      Разбойничье свистнул, попробовал впиться

      И стал дирижёром коротких агоний,

      В которых заставил плясать ягодицы.

      Алеют скрижали в “листах” белоснежных,

      Влажнеет обиженно нежная роза,

      Которая всё ещё прячется между,

      Но цедит наружу липучие слёзы.