Мне больно видеть стариков глаза.

      Бедняги за детей цепляются занятно,

      Когда тех прогоняют: спать пора! —

      Как будто это жизнь уходит безвозвратно.

      Руками мумий пестуют уродцев,

      Упругих, толстых, как шары живые;

      Что сталкивают в лузы их глухие —

      Где бесконечность вместо солнца.

      В преддверье ада в их глазах с индиго

      Безумие мешается все чаще —

      Но нянчат палачей, бессмысленно мычащих,

      Прощаясь с явью странно-дикой…

      Как это все невыносимо!

                                     Игрок – бездарная скотина…

      Вошла и села здесь, передо мной,

      закинув ногу на ногу; взглянула

      глазами, будто виноград зеленый,

      напоминающий, по общему признанью,

      глаз змеи. Приблизилась,

      нацелясь сигаретой, —

      и потонула в облаке волос,

      духов и дыма комната моя.

      Однако понял всё:

      я предназначен в жертву

      каким-то там богам ее подземным,

      что разрывают трепетные души

      пред тем, как их глотать.

      А может, даже всем изгибам тела,

      которое под платьем кажется прекрасным.

      Не раз уж попадался на мякине ―

      и был потом так близок к суициду

      при виде странных форм и бедер,

      словно изъеденных развратом,

      со вмятинами сотен жадных пальцев.

      Желтушные, сухие, как наждак,

      их прелести меня ввергали в ужас:

      я спал с ужаснейшими женщинами, был я

      подобен скотоложцу ― леденел

      в сладчайшие минуты и затем

      хватался за голову и кричал без звука

      средь смятых простыней, когда подружка

      скачками убегала в нужник.

      И сам я иногда сбегал средь ночи,

      а дома прятал от себя ружье…