Час спустя все недоделанные вчерашние капкейки блистают во всей красе, а на стойке остывают два кекса с тыквой и апельсином. Сэм оглядывает полученный результат с горделивой усталостью, белая полоска муки на ее щеке напоминает боевую раскраску.

      – И что теперь? – спрашивает она.

      Я начинаю раскладывать капкейки на массивных керамических блюдах. Их черные глазированные верхушки красиво смотрятся на бледно-зеленом фоне.

      – Теперь будем ставить на столе натюрморты с капкейками и кексами и фотографировать их для сайта.

      – Я имела в виду нас, – говорит Сэм. – Мы встретились. Поговорили. Что-то испекли. Это было чудесно. И что дальше?

      – Смотря зачем ты сюда приехала, – говорю я, – действительно только из-за Лайзы?

      – Разве этого недостаточно?

      – Можно было просто позвонить. Или письмо написать.

      – Я хотела увидеть тебя лично, – произносит Сэм, – узнав о том, что случилось с Лайзой, я захотела посмотреть, как ты.

      – Ну и как я?

      – Пока не могу сказать. Не поможешь мне?

      Сэм стоит у меня за спиной, а я тем временем пытаюсь выстроить композицию с капкейками.

      – Куинси?

      – Да, мне тоскливо, устраивает тебя такой ответ? – восклицаю я, поворачиваюсь вокруг своей оси и смотрю ей прямо в глаза. – После самоубийства Лайзы мне тоскливо.

      – А мне нет, – произносит Сэм, глядя на свои руки и выковыривая тесто из-под ногтей, – меня это бесит! Умереть вот так после всего, что она пережила? Я дико злюсь.

      Хотя то же самое я вчера говорила Джеффу, по телу прокатывается волна раздражения. Я поворачиваюсь к своей экспозиции.

      – Не злись на Лайзу.

      – Я не на нее злюсь, а на себя, – отвечает Сэм, – за то, что никогда не пыталась с ней пообщаться. И с тобой. Может быть, тогда бы я…

      – Смогла бы предотвратить беду? – спрашиваю я. – В таком случае, добро пожаловать в клуб.

      Стоя по-прежнему к Сэм спиной, я отчетливо чувствую, что она опять сверлит меня