Вместо удара я подцепил концом шеста ремешок ружья, поднял резко вверх палку бо и огнестрельное оружие оказалось у меня в руках.

      Здесь я испытал некоторое замешательство: надо было выбирать между древнейшим и новейшим оружием. Не хотелось предавать одно и отдавать предпочтение другому.

      Я пошел на компромисс: зажал палку бо под мышкой, а ружье перехватил двумя руками и навел на противника. Двустволка была старого типа – курковая. Я пальцем нащупал пустые отверстия в стволах.

      – Там же нет патронов! Какой ты к черту часовой?

      – А я и не собирался ни в кого стрелять.

      Я вгляделся пристальнее – пацан лет шестнадцати.

      – Хочешь сказать, что ты не из банды кексообразных обезьян?

      – Меня Гринька Ястреб поднял ночью. Сказал, нужна помощь. А я ему задолжал. Потом уже понял что к чему.

      Я осмотрел ружье.

      – Зауэр… Поди, палёный?

      – Нет. Это дедовский. С войны привез.

      – Трофейный, стало быть. Ветерана войны… А ты у него спёр!

      – Он умер давно. Осколок зашевелился у сердца.

      – А отец куда смотрит?

      – Он сгорел три года назад.

      – От водки?

      – В конюшне, лошадей выручал. Конюшня старая была – бревенчатая.

      – Колхозная?

      – Совхозная.

      – А мать, конечно, в больнице лежит! – сказал я уже в утвердительной форме.

      – Да. Второй месяц.

      Врет всё, гадёныш! Хороший психолог – прочувствовал, что я неисправимый гуманист и отчаянный пацифист и бьёт в одну точку!

      – Так ты один сейчас живешь?

      – Две сестренки младшие. И бабка старая – не видит, не слышит.

      Точно врёт! Сочинение по Достоевскому, наверное, писал!

      – Ну, хорошо (хотя что хорошего – вдруг всё это правда?). А где твои подельники?

      – Вас пошли искать, – он махнул рукой в сторону междуречья. – А меня сюда отправили. Сказали, если что, подашь сигнал выстрелом.

      – У тебя же патронов нет!

      – Почему нет? Есть!

      Он подал мне два теплых влажных патрона – рука, видно, вспотела от волнения.

      – Я при них зарядил, а потом вытащил когда ушли.

      – Почему?

      – Вероника хорошая! Просто гордая очень, ни с кем не здоровается. Люди думают, что всех презирает.

      – А разве не за что презирать?

      – Есть. Только не всех – люди разные.

      – Разные… Только почему-то когда появляется авторитетный