Тельняшка и трусы высохли. Нашлись у деда Редкозубова и носки подходящие. Только фуражки не нашлось. Вернее, извлек дед из ящика комода старую-престарую бескозырку с полустершейся надписью на ленте «Петропавловскъ», но кто же нацепит на себя такой антиквариат?

      Сытый и вымытый, обласканный любовью, Травников простился с Редкозубовыми и пошел по Карла Маркса, мимо Гостиного двора, на Флотскую улицу, к красным корпусам Учебного отряда. Шел все быстрее, быстрее, пушечные удары словно подгоняли его.

      А Маша собралась вернуться на работу, на Артремзавод.

      Редкозубов еще хлебнул спирту и сказал ей:

      – Вежливый.

      – Ты о ком, дед? О Вале?

      – О ком же еще. Мужичок не пустой.

      – Он хороший, – сказала Маша.

      – Федя, хватит пить, – сказала Таисия Петровна. – Ну да, – взглянула на внучку, – хороший. Но лучше я тебе прямо… не надо, Машенька, за него… не получится у вас семьи…

      – Откуда ты знаешь, бабушка?

      – Знаю.

      – А! – Маша досадливо рукой махнула. – Вечно ты… наперед все знаешь… Все у нас получится! – выкрикнула она и устремилась к двери, натягивая на голову свой синий берет.

      Глава пятая

      «Вам не видать таких сражений»

      Травников, очень загорелый, в каске, под которой белела повязка, шагнул к Вадиму.

      – Здорово, Дима.

      – Здорово.

      – Вот где встретились, – сказал Травников. – У тебя усы рыжие.

      – Да. Ты давно из Таллина?

      – Тридцатого пришли в Кронштадт.

      Он мог бы рассказать Плещееву, как несколько дней в Кронштадте переформировывалась Первая бригада морской пехоты – к тем, кто уцелел в Кадриорге и на переходе, присоединяли пополнение из береговых частей, да и с кораблей снимали, – а потом на баржах перебросили бригаду в Ленинград. Там, в Дерябинских казармах на Васильевском острове, получили винтовки и пулеметы, боеприпасы, каждому выдали каску, – и на машинах, с ветерком – сюда, под Красное Село.

      Мог бы, конечно, и о походах на подлодке рассказать, и о боях под Таллином, и о том, как в Кронштадте встретился с Машей. Но Плещеев ни о чем не спрашивал, да и о своих боях не стал распространяться, сказал только:

      – Говорят, немцы Чудово захватили и перерезали железную дорогу, – ты слышал?

      Тут услыхали они приближающийся свист снаряда.

      – Ложись! – крикнул Травников.

      Рвануло недалеко. И еще, и еще. Грохочущие кусты разрывов взметывались вдоль дороги, как бы указывая направление, по которому немцы намеревались прорваться в Красное Село, в Лигово, в Ленинград. Дым, смрад, тупые удары осколков… крики раненых… «Ока-а-апываться! – орал кто-то страшным голосом. –