Дверь отворилась, и в лицо ударил густой запах человеческого жилья, горячих мужских тел, жареного мяса, грецких, индийских и агарянских приправ, вина, мёда и пива. Волчий Хвост поморщился, но через порог всё же переступил, – князь звал, и негоже было пренебрегать. Самому ему ни прибыток, ни почести княжьи уже были не нужны, хоть вроде бы ещё и не стар. Да только… жаль службу княжью оставлять, да и Некрас служит, невместно ему будет на службе без отца-то. Сыну почёт по отцу идёт. Уйди сейчас Военег Горяич, и… соперники по службе Некраса, вестимо, не задвинут, а только ему всё одно станет труднее.

      По столу можно было скакать верхом в полном вооружении, пожалуй, даже двум всадникам можно было бы разминуться. Князь сидел в голове стола на высоком резном деревянном кресле – первый среди равных… Кресло – не хуже трона грецких базилевсов, только золота и самоцветов на нём нет. Подумав так, воевода Волчий Хвост усмехнулся про себя, – а видел ты его, тот трон? Не довелось… А мечта была и у него, и у Князя-Барса, на пороге стояли… да только поблазнила мечта, да не далась. Проживи Святослав ещё лет десять-пятнадцать…

      Воеводу встретили восторженными криками, – в гриднице пировала дружина. В криках мешались восхищение и одобрение. Волчьему Хвосту было сорок пять, и место его – средь гридней. К столу гридней, что был ближе к креслу князя Владимира, Волчий Хвост и направился.

      Неясно было только по какому поводу пир. Князь устраивал пиры часто, гораздо чаще, нежели следовало, по мнению Военега. Хотя, возможно, так и надо, – это они, в своё время, предпочитали дело. А ныне – пиры да похвальба. Не иначе, древлему Владимиру Славьичу подражает, у того слышно, витязь Добрыня был, так и у этого же – вуй Добрыня, пестун, гридень, воевода… Тут Волчий Хвост поймал себя на том, что он вновь по-старчески ворчит.

      От княжьего места навстречу воеводе уже бежал холоп с чашей – тускло поблёскивало поливное и кручёное серебро, хищно-кроваво блестели рубины на стенках. Все глаза обратились к Волчьему Хвосту, но Военег Горяич видел только один взгляд – два остро-ледяных глаза на резко очерченном княжьем лице. Он словно чего-то ждал от воеводы.

      Волчий Хвост протянул руку за чашей. В ней до краёв плескалось вино, и по запаху воевода определил своё любимое кипрское.

      – Великий князь Владимир Святославич жалует тебя, воевода Волчий Хвост, чашей вина со своего стола, – торопливо сказал холоп, сунув чашу Военегу в руки.

      До княжьего кресла оставалось меньше сажени. Краем уха Волчий Хвост слышал разговоры молодёжи, которая поприветствовала воеводу и тут же забыла о нём.

      Владимир улыбался весело и непринуждённо. Не время бы ему, да только… помнил ли он своего отца?