Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е. Антология. Сборник
Читать онлайн книгу.
говоришь, дорогой?
– Отвяжись! Дорогой! Очень дорогой!
– Что ж, это хорошо. Давно бы надо тебе было этим товаром начать торговать. По крайней мере, теперь у нас все есть: и мясо, и масло, и сахар, и белый хлеб. В то воскресенье был клюквенный кисель с молоком и каждый клал себе, сколько хотел…
У матери вдруг пропадал аппетит, валилась ложка из рук, делалось нестерпимо жарко, становилось нечем дышать, в голову лезли мрачные мысли.
Что она сделала, что она делает?! Думая спасти детей, она губит их.
VIII
В Москве еще была зима, лежал снег, стояли десятиградусные морозы, а в письмах из Харькова писали, что на юге уже установился колесный путь. Это и Москву заставляло жить волнующими предчувствиями весны. Москвичи, выходя утром на улицу, поглядывали на небо, на землю, покрытую черным от грязи снегом, потягивали носами и мысленно с нетерпением спрашивали: когда же?
Прошла Пасха.
– Ты с кем-нибудь христосовалась? – спросил Шурыгин Валю во время первого после Пасхи очередного свидания с ней.
– Нет. Ни с кем. А ты не мог для Пасхи изменить свое расписание и встретиться со мной лишний раз? Мне так хотелось в такой день побыть с тобой! У меня был кулич, творожная пасха…
– Это предрассудки. День как день. А творогу в магазинах всегда сколько хочешь.
– А ты с кем-нибудь из женщин христосовался в эти дни?
– Я-то нет!
– Что значит это «я-то»? Ты мне опять не веришь?
– Нет, наоборот, я хочу сказать, чтобы ты очень не стесняла себя. И вообще имей в виду, Валя, если тебе представится случай устроиться с кем-нибудь из мужчин лучше, удобнее, выгоднее, то ты, пожалуйста, не смущайся и, согласно нашему условию, смело устраивайся.
– Это что? – спросила Валя, мешая ложечкой в чашечке чай. – Уже гонишь меня?
– Я не гоню тебя, я только говорю. С тобой даже нельзя говорить. У-у, какая сделалась ты!
Он придвинулся к ней со своим стулом, обнял ее за талию, прижался своей щекой к ее щеке.
Она вырвалась из его объятий и неприязненно заглянула ему в глаза.
– Не ожидала я, что ты так скоро пресытишься мной, не ожидала… Едва прожили до Пасхи, каких-нибудь два-три месяца…
– Валя, это глупо! Это недобросовестно, наконец! Я тебе говорю одно, а ты мне приписываешь другое!
– А ты думаешь, я не понимаю твоего истинного отношения ко мне? Я все чувствую, я все замечаю! Ты переменился ко мне.
– Ну вот видишь, какая ты! Уже что-то усмотрела, уже что-то создала в своем воображении из ничего. Как же после этого с тобой жить? Искренно говорю тебе, что, заботясь о судьбе твоей и твоих детей, я буду очень рад, если ты найдешь себе богатого человека, который окончательно устроит тебя.
– Богатого? – с усмешкой недоверия покосилась на него Валя.
– Да, именно богатого, – твердо сказал Шурыгин. – Отбросим старую мораль, будем людьми своего времени, пора идеализма канула в вечность. Стесняться тут нечего. И лично я ничуть не меньше стану тебя уважать тогда, чем уважаю теперь.
– Ты меня уважаешь? –