Евразийская империя. История Российского государства. Эпоха цариц. Борис Акунин
Читать онлайн книгу.
ужасные дела,
Коварный ум и нрав жестокий.
На самом деле все было негероично и несимпатично. Волынский являлся одним из участников судилища над Дмитрием Голицыным и несчастными Долгорукими. Он вовсе и не собирался «дерзать на пришлеца», а затеял интригу против Остермана, ради чего, собственно, и был проведен Бироном на пост кабинет-министра.
Назначенца погубила чрезмерная активность. Освоившись в новом положении, он захотел стать самостоятельной политической величиной и проявил инициативность, сильно встревожившую его патрона.
У Волынского был кружок приятелей, перед которыми он зачитывал прожекты о «поправлении государственных дел». Эти бумаги не сохранились, но, кажется, ничего особенно выдающегося в них не было. Зато там высказывалось мнение, что России нужны «природные министры» – то есть не иностранного, а русского происхождения (очевидно, вроде самого Артемия Петровича).
Пользуясь привилегией личного доклада у императрицы, Волынский подал ей составленную на основе этих рассуждений записку, в которой содержались туманные обвинения против неких ближних к ее величеству людей, под которыми имелся в виду прежде всего Остерман. Копию записки Волынский предварительно отправил Бирону, из чего следует, что последний не являлся мишенью этой аппаратной атаки.
Но царице не понравилось, что кто-то смеет ей указывать, кого к себе приближать, а кого нет, «будто молодых лет государю». В действии кабинет-министра она усмотрела то, чего больше всего не выносила: недостаточное почтение к особе монарха.
Еще хуже для честолюбца было то, что акция очень не понравилась фавориту. Анна Иоанновна хворала, и было понятно, что долго она не протянет, а шустрый кабинет-министр вовсю обхаживал юную Анну Леопольдовну, явно надеясь заменить Бирона при следующем правлении. Кроме того Артемий Петрович стал слишком заноситься, позволяя себе публично спорить с герцогом курляндским.
На картине В. Якоби, добросовестно воспроизводящей легенду о героическом Волынском, он гордо противостоит коварным немцам. (Остерман – в инвалидном кресле, Бирон подслушивает за ширмой.)
Настроить против себя разом и Остермана, и Бирона было слишком неосмотрительно. От Волынского потребовали объяснений, каких это злодеев из царского окружения он имеет в виду. Очень скоро Волынский уже каялся, говорил, что «от глупости своей всё врал с злобы», вставал на колени, умолял не поступать с ним сурово.
Поступили с ним более чем сурово. Сначала изломали на дыбе, причем Волынский признался еще и в мздоимстве. Потом отрезали язык, отсекли руку и после этого отрубили голову. Покарали и ни в чем не повинных членов его кружка: двоих смертью, остальных – кнутом и ссылкой.
При всей показательной жестокости аннинской эпохи безэмоциональные исследователи «бироновщины» приходят к одному и тому же выводу: общий объем репрессий был не так уж грандиозен. Т. Черникова насчитала, что в 1730-е годы было вынесено 4 827 обвинительных приговоров, из которых политических