Из мрака выпрыгнула серо-зелёная, похожая на ящерицу, тень и вцепилась Маше в живот. Маша дёрнулась, попыталась оторвать её от себя и проснулась.

      Ужасно хотелось есть. Тело затекло, швы от белья врезались в кожу, тяжёлые одеяла мешали дышать.

      Огляделась. Дешёвые обои в цветочек, розовые неровно подшитые занавески. Напротив – такая же, как под ней, пружинная кровать, аккуратно застеленная видавшим виды китайским пледом. Два не слишком презентабельных ложа жались к углам по обе стороны от окна, противоположную от Маши стену закрывал линялый ковёр. Два старых фанерных шкафа строгими надсмотрщиками нависали над постелями, демонстрируя украшенные разноцветными наклейками задние стенки. На подоконнике одиноко торчала искусственная новогодняя ёлочка без игрушек. Больше ничего разглядеть Маша не смогла.

      Попыталась встать, чтобы осмотреться, но руки и ноги отказались повиноваться, заходясь в мелкой противной дрожи. Волна пробежала по телу, пометив его липкой, холодной испариной, и вонзилась в мозг.

      Лёжа в чужой постели, в комнате залитой тусклым дневным светом, Маша снова и снова погружалась в воспоминания – пыталась понять, что произошло. Но поведению квартирных хозяев, молчанию любимого и предательству подруги не нашлось объяснения…

      Идти, осознала она – некуда. Разве что с позором к родителям в родной и ненавистный военный городок – два года до поступления вспоминались бесконечным кошмаром…

      Нет! Туда она не вернётся! Оставались только эти люди, которые хотели неизвестно чего.

      Как только подумала о них, дверь заскрипела, словно за ней стоял кто-то и подслушивал её мысли. Вошла та самая незнакомка, что встретила их ночью.

      Первое, что разглядела Маша, была юбка. Обтягивающая, ярко-красная, плотно сидящая на узких бёдрах, и короткая настолько, что любую прихожанку из общины хватил бы инфаркт при мысли, что можно так непристойно обнажаться. И к ней строгая белая блузка – такую Маша легко могла бы одеть в институт, если бы собиралась выступать на конференции или сдавать госы. Из-за волос, такого же нарядно-золотого оттенка, что у лисьей шубы, лицо казалось таким же безмятежно-хитроватым, как мордочка этого зверька.

      – Проснулась! Наконец-то! – заулыбалась девица, обнажая ровные белые зубы. – Двое с половиной суток! Мы уже думали, куда будем труп прятать, если ты не очухаешься!

      Поддавшись настроению хозяйки квартиры, Маша неожиданно для себя хихикнула.

      – Пойдём пить чай! Заодно и поговорим, – Рыжая махнула рукой в сторону невидимого за шкафами выхода, – пока никого нет дома.

      Стащила с неё одеяла, выдернула из постели и поволокла за собой. Испуганная напором, Маша не успела понять, что происходит, а уже оказалась на кухне с большой кружкой чая в одной руке и булочкой с повидлом в другой. Сдоба пахла одуряюще, и пустой желудок немедленно отозвался болезненными спазмами. Но, несмотря на голод, Маше в этот момент есть хотелось