Крутой назвал тех, чью работу мы видели на дороге, серыми. Но серый мундир носят как раз там, откуда мы прибыли. И я спросил того, что в кресле, на форсбергском, самом употребительном в северных войсках:

      – Постояльцев принимаете?

      – Ага.

      Глаза сидящего сузились. Он явно что-то прикидывал.

      – Одноглазый, Масло, Крутой, позаботьтесь о лошадях! – И мягенько: – Гоблин, ты что-нибудь почуял?

      – Кто-то вышел с заднего хода. Внутри все встали. Но начнется, пожалуй, не сейчас.

      Сидящему в кресле не понравились наши перешептывания.

      – Вы надолго? – спросил он.

      Тут я углядел татуировку на запястье – еще один верный признак северянина.

      – До завтра.

      – У нас переполнено, но уж как-нибудь вас устроим.

      Однако нахальства ему не занимать…

      Дезертиры похожи на тарантулов. Постоялый двор – их гнездо, здесь они решают, на кого напасть. Но всю грязную работу проделывают на дорогах.

      Внутри царила тишина. Войдя, мы увидели мужчин и нескольких женщин уж очень затасканного вида. И выглядели эти люди здесь чужими. Обычно придорожные гостиницы – семейные предприятия, в них полно детишек, стариков и прочего народу всех промежуточных возрастов. Здесь – ничего подобного. Только крепко сбитые мужики и дамы определенного сорта.

      Неподалеку от двери в кухню стоял большущий свободный стол. Я сел, привалившись спиной к стене. Рядом плюхнулась Госпожа. Эге, да она в ярости! Не привыкла, чтобы на нее вот так бесцеремонно пялились.

      Госпожа сохранила свою красоту даже в походном тряпье под слоем дорожной пыли…

      Я положил руку поверх ее кисти – жест скорее умиротворения, нежели владения.

      Затравленно глядя коровьими глазами, пухленькая девчушка лет шестнадцати подошла спросить, сколько нас, какая еда нам нужна и какое жилье, греть ли воду для мытья, надолго ли останемся и какого цвета наши монеты. Вопросы она задавала правильные, но не было в ее голосе интереса, только боязнь совершить случайную ошибку.

      Интуиция моя определила ее как члена семейства, по праву владевшего постоялым двором. Я бросил ей золотой. Этого добра у нас после разграбления имперской казны и бегства из Курганья хватало. Блеск кувыркающейся монеты отразился в глазах мужчин, изо всех сил старавшихся наблюдать за нами незаметно.

      Тут подоспел Одноглазый с остальными, тащившими стулья для себя.

      – Там, в лесу, суматоха! – шепнул Гоблин. – У них кое-какие планы насчет нас.

      Левый угол его рта растянулся в лягушачьей ухмылке. Очевидно, у Гоблина имелись собственные планы. Он любил устраивать так, чтобы враги попадали в ими же подготовленную засаду.

      – Разные бывают планы, – сказал я. – Если это бандиты, пускай перевешают друг друга.

      Гоблин попросил растолковать – порой мои замыслы еще отвратительнее его собственных. Это