– Чтó дал сенат, кроме жалкой подачки, брошенной в виде хлебных раздач? Чтó, други? Или Республику не возвысил, не накормил Помпей и Республика нищая? Рим стал центром земли, мы знаем, деньги текут в Рим; также на каждого из сограждан – сотни подвластных. Но благородный народ наш нищ! Катон-брюзга, его свора в сенате и Цицерон-трепач всё протратили. Цицерон-пёс судил меня, когда я был застигнут с жёнушкой Цезаря в его доме на требах Доброй богини… – Клодий подмигивает. – Блеск баба! пряная!.. Хотя Цезарь признал при всех, что я чистый. Как же иначе? Чтобы наш Цезарь не поделился всем, что имеет (смех)?! Да скажи кто: Цезарь прижимист, – в зад того (смех и гогот)! Я самый-самый что ни на есть народ. По рождению Клавдий, как мои родичи, что зевают в сенате, сделался Клодием, чтобы стать ближе к вам, народ. А сестра стала Клодией, римской шлюхой. Мы ваши оба, – и Клодий хмыкает, – в меру ваших возможностей (буря хохота). Ибо мы продаёмся только за деньги.