Господа состоятельные ветераны!

      Молодая блондинка подует на раны.

      С какой бы страстью целовал

      Я Вашего лица овал!

      А будь у Вас лица квадрат,

      Я целовал бы Вас как брат.

      «Разденься, – сказал я Глафире. —

      Любовь – не картошка в мундире».

      Восьмое марта. Ни копья.

      Сажусь на коврик в лотос-позу.

      Я не дарю тебе мимозу,

      Но этот лотос – для тебя.

      Двадцать пять —

      Баба ягодка опять.

      Нам хорошо с тобой вдвоем —

      Вон улыбаемся на фото.

      Но и в отсутствии твоем

      Есть тоже праздничное что-то.

      Одинокая, нежная, скромная,

      Тридцать с хвостиком, высшее, стройная,

      Шестьдесят килограмм, синеокая

      Даст уроки поволжского оканья.

      Я со стула

      Поднялась

      После двух мороженых,

      Отряхнула

      Двадцать глаз,

      На меня положенных.

      Любил одну даму

      Мишель Нострадамус.

      Что лучше – Рада или Дума?

      Чума на оба ваших чума.

      Над парикмахерской солнце

      Висит.

      Одеколонцем

      От солнца разит.

      Я люблю этот солнечный город…

      (Дальше – семьдесят пять оговорок.)

      Премьер-министра век недолог.

      Воспитанник одесского вокала,

      Я пел о Мясоедовской в Ла Скала.

      В Италии все двери

      Со скрипом от Гварнери.

      Отсель куда-то в город-сад бы,

      В котором все бы под оркестр —

      И дни рождения, и свадьбы,

      И труд, и обыск, и арест…

      Я спросил у тополя: «Где моя любимая?»

      Тополь не ответил мне, но спросил: «А что?»

      Бьют часы. В глубоком кресле,

      В том, что под часами,

      Утонула Салли Пресли.

      Ох уж эта Салли!

      Ни «спасите», ни «тону»,

      Ни записки близким.

      Села в кресло – и ко дну.

      Тихо. По-английски.

      Как случится гуманоид,

      Так откажет «полароид»!

      Красный.

      Желтый.

      Да пошел ты!

      Режу лук.

      Чтобы слезы текли не зря,

      Думаю