Назавтра они сказали Полли. Не все. Только самое необходимое. Только намекнули. Сказали, что с малышом в некотором смысле немного неладно. Говорили медленно, кругами, которые все тесней смыкались вокруг Полли. Потом доктор Уолкот прочел длинную лекцию о родильных машинах – как они облегчают женщине родовые муки, но вот на этот раз произошло короткое замыкание. Другой ученый муж сжато и сухо рассказал о разных измерениях, перечел их по пальцам, весьма наглядно: первое, второе, третье и четвертое! Еще один толковал ей об энергии и материи. И еще один – о детях бедняков, которым недоступны блага прогресса.

      Наконец Полли села на кровати и сказала:

      – К чему столько разговоров? Что такое с моим ребенком и почему все вы так много говорите?

      И доктор Уолкот сказал ей правду.

      – Конечно, через недельку вы сможете его увидеть, – прибавил он. – Или, если хотите, передайте его на попечение нашего института.

      – Мне надо знать только одно, – сказала Полли.

      Доктор Уолкот вопросительно поднял брови.

      – Это я виновата, что он такой?

      – Никакой вашей вины тут нет.

      – Он не выродок, не чудовище? – допытывалась Полли.

      – Он только выброшен в другое измерение. Во всем остальном совершенно нормальный младенец.

      Полли уже не стискивала зубы, складки в углах губ разгладились. Она сказала просто:

      – Тогда принесите мне моего малыша. Я хочу его видеть. Пожалуйста. Прямо сейчас.

      Ей принесли «ребенка».

      Назавтра они покинули клинику. Полли шагала твердо, решительно, а Питер шел следом, тихо изумляясь ей.

      Малыша с ними не было. Его привезут позднее. Хорн помог жене подняться в вертолет, сел рядом. И вертолет, жужжа, взмыл в теплую высь.

      – Ты просто чудо, – сказал Питер.

      – Вот как? – отозвалась она, закуривая сигарету.

      – Еще бы. Даже не заплакала. Держалась молодцом.

      – Право, он вовсе не так уж плох, когда узнаешь его поближе, – сказала Полли. – Я… я даже могу взять его на руки. Он теплый и плачет, и ему надо менять пеленки, хоть они и треугольные. – Она засмеялась. Но в этом смехе Питер расслышал дрожащую болезненную нотку. – Нет, я не заплакала, Пит, ведь это мой ребенок. Или будет моим. Слава богу, он не родился мертвый. Он… не знаю, как тебе объяснить… он еще не