Три солнца на небе, три солнца!

      Одно розовее червонца —

      Малютка в пелёнках восхода,

      Грядущего дня воевода.

      Второе в зените и вроде

      Не всходит оно, не заходит,

      Под этой полуденной крышей

      Мы пашем, и пляшем, и дышим,

      А третье в горниле заката,

      К нему отшумевшие даты

      Бредут как из боя солдаты.

      Мы скачем и скачем к восходу,

      Коней понукаем и лупим,

      За счастьем несёмся и с ходу

      Дерёмся, смеёмся и любим,

      И солнце второе над нами

      Нас гонит лучами-мечами.

      Когда же назад обернёмся,

      Над прытью своей посмеёмся —

      Мы ближе к закату, чем были,

      Хотя и коней не щадили,

      И солнце там в красной рубахе —

      Малюта Скуратов у плахи.

      …Три солнца на небе, три солнца!

      Намедни был у Достоевского —

      Сидит за временным забором

      Совсем недалеко от Невского

      Перед Владимирским собором.

      Вокруг бегут, снуют, толкаются,

      Кто к рынку тянется, кто к храму,

      Одни грешат, другие каются —

      Грош на алтарь и рубль сраму.

      Кивнул мне классик: «Век не виделись,

      Небось, всё Римы да Брюссели?…»

      Я удивился: вы обиделись?

      Действительно, дела заели.

      Он помолчал. «А где та женщина

      С такими грустными глазами?»

      Тут я вздохнул:

      – Она не женщина,

      Она – звезда над парусами!

      Скривился он: «Люблю мечтателей,

      Но вы казались мне умнее

      Всех тех с букетами вздыхателей,

      Что курят здесь, едва стемнеет.

      Куда стремятся эти мальчики,

      Ведь жизнь, что тёмная аллея,

      А девочки – всего лишь пальчики

      Судьбы героя и злодея».

      Я говорю:

      – Вам не здоровится?

      Сегодня холодно и ветер…

      А жизнь сквозь тернии проломится,

      Чтоб были и любовь и дети.

      Пускай влюбляются, волнуются,

      Мне душу радует картина,

      Когда на улице целуются

      На день Святого Валентина.

      А он: «Спасибо за подробности —

      Среди святых и вдруг химеры,

      У коих ни стыда, ни скромности,