И последний из 12 апостолов – единственный, кого описывать не имею права, просто из вопросов корректности. И, тем не менее, не сделать этого нет возможности – он часть командного эксперимента. И если все остальные только кажутся сумасшедшими, то этот – настоящий. Систематические транквилизаторы – норма его жизни. И театр его сознания действительно большая загадка для меня. Моя любовь к нему безгранична. Трогательность, которую он вызывает, выходя на сцену, выдавливает из сердца последнюю влагу. Но есть и недостатки – полное отсутствие памяти. Текст в три предложения заучивает годами. Нет никого, кто мог бы сравниться с ним в юморе и самоиронии. Неординарность его подходов ошеломляет. Раздеться до костей, облиться медом, обсыпаться перьями и проорать монолог полный осмысленной образности на петушинном – это стиль его понимания профессии. В процессе работы над Арлекиниадой, вышел однажды на сцену, минуту молча стоял и смотрел в зал. Потом, с внезапным ором, плюхнул себе на голову 5-литровую кастрюлю сметаны и снова стоял минуту, обтекая, с трагическим, полным боли и космического сострадания к миру людей выражением лица. В зале не было ни одного человека, кто усидел бы в кресле. Все катались по полу от смеха. Этюд не вошел в спектакль. Какой театр разорится на такое количество сметаны и костюмы, которые после каждого шоу нужно отстирывать и приводить в порядок. Восхитителен в импровизации и сценах без текста. Такое ощущение, что его внутренний мир гораздо лучше справляется со смыслами жизни – вне слов. Они, в общем-то, ему и не нужны. Его творчество жаждет свободы и сиюминутности. Но театр – искусство повтора и командной ответственности. С огромным сочувствием храню память об этой своей личности в своем сердце.