Ныряние на дно не прошло даром. Веки опухли, слезятся. В них теперь словно битый кирпич. Врач, абсолютный сухарь, едва разевает рот. Оттого он выглядит еще загадочнее. Зачастую этим способом пользуются профаны, чтобы скрыть некомпетентность. .

      У Михалыча не было времени прохлаждаться в богадельне, хотя, по мнению доктора, необходим постельный режим. Однако в больнице, сразу видно, нет хороших лекарств. Для чего здесь лежать? Не для того ли, чтоб его передали с рук на руки. Через полчасика, должно быть, вернется из аптеки матушка с лекарствами – Михалыч собственноручно выписал себе рецепт. В аптеке оно должно быть. Сказал об этом врачу – тот ноздри раздул: своими средствами вылечим, не вмешивайтесь в лечебный процесс.

      Матушка задерживалась. Возможно, в аптеке не оказалось лекарств, и она навострилась в город.

      Михалыч плюнул на предписания эскулапа, вышел на улицу и сел у подъезда. Из-за угла стационара вывернул какой-то мужик. Лицо помято, словно капот машины после аварии. На ногах – ботинки с заклепками. На плечах – спецовка. Как видно, слесарь из местных. Поравнявшись с Михалычем, мужик опустил на тротуар инструментальный ящик, положил рядом газовый ключ и полез по карманам. Однако в них не оказалось того, что искал. Для верности мужик еще раз хлопнул себя по карманам и тут, словно только что, заметил Кожемякина.

      – Сигаретой не угостите?

      Ответ Михалыча обескуражил его. Он вновь хлопнул себя по брючному карману и качнул головой.

      На тропинку вывернулась из-за угла матушка и поспешила в их сторону. В руке она несла свернутый прозрачный пакет.

      – Вот, купила… Как ты просил.

      Мужик, вскинув брови, таращился в лицо Михалычу:

      – Толян! Ты ли это?! Никогда не узнал бы.

      – Чачин?

      – Он самый!

      – Сколько лет…

      Друзья обнялись. Михалыч смотрел на друга и не узнавал. Напрочь стоптался человек. Что с тобой стало, матрос?

      Чачин согнулся вопросительным знаком и тряс головой, вспоминая.

      Михалыч соглашается: да, да, конечно, это невозможно забыть…

      Они учились в начальной школе. Переросток Миша Бянкин от скуки ронял на пол карандаш, потом ползал возле учительского стола, заглядывая Валентине Ивановне под подол. В классе стоял хохот: молоденькая учительница не понимала причину смеха.

      Чачин