Легенда о сепаратном мире. Канун революции. Сергей Мельгунов
Читать онлайн книгу.
Алексеев. Мало того, рупор «распутинцев» А. Ф. как раз за месяц до процитированного разговора Иванова с Алексеевым усиленно рекомендовала мужу пригласить на военный совет Рузского. «Вполне ли ты доволен Алексеевым, достаточно ли он энергичен?» – спрашивала она в письме от 5 февраля. «Как здоровье Рузского? Некоторые говорят, что он опять совершенно здоров… а я хотела бы этого, так как германцы его боятся. Он очень способный человек, часто не соглашается с Алексеевым, но все же, может быть, благоразумнее иметь кого-нибудь иначе смотрящего на вещи. Тогда вам всем легче будет выбрать правильный путь». Рузского боятся немцы, у него нет «опасной мании отхода», наличность которой, как мы видели, склонны были отыскивать у Алексеева некоторые штабные стратеги124.
Таковы «пацифистские» советы Императрицы. Их, очевидно. Алексеев не боялся. Зато из писем самого Императора определенно следует, что Алексеев бесконечно был озабочен направлением внутренней политики, приобретавшей катастрофический характер при попытке А. Ф. с прямого одобрения мужа разыгрывать роль блюстительницы престола в отсутствие Царя – отсюда резко отрицательное отношение Алексеева к профетической роли «божьего человека», о чем знала А. Ф. и, как это ни странно, с чем долгое время до некоторой степени примирялась. Вот этих «артиллерийских подготовок из Царского Села» Алексеев действительно боялся (показания мин. земл. Наумова). Со слов Алексеева Деникин рассказывает, что в Могилеве в один из своих приездов А. Ф. «горячо убеждала» начальника Штаба в необходимости посещения Распутиным Ставки, что «принесет счастье». Алексеев «сухо ответил, что для него это вопрос – давно решенный, и что если Распутин появится в Ставке, он немедленно оставит пост начальника штаба… Императрица резко оборвала разговор и ушла, не простившись с Алексеевым… Этот разговор… повлиял на ухудшение отношения к нему Государя». «Вопреки установившемуся мнению отношения эти, – добавляет Деникин, – по внешним проявлениям не оставлявшие желать ничего лучшего, не носили характера ни интимной близости, ни дружбы, ни даже исключительного доверия». Интимная царская переписка довольно решительно опровергает подобное заключение. Очевидно, по воспоминаниям Алексеева или по передаче этих воспоминаний и только что описанный послеобеденный инцидент в Могилеве представлен в слишком сгущенном виде – в переписке нет даже намеков на желание А. Ф., чтобы «Друг» посетил Ставку. Никакого резкого разрыва с Алексеевым у Царицы не произошло. Инцидент, о котором рассказывает Деникин, мог иметь место (автор даты не указывает) в момент посещения А. Ф. Ставки в последних числах июля 16 г. – посещения, которому склонны придавать решающее значение в смысле попытки оказать воздействие на простановку «брусиловского наступления». Уезжая, еще в поезде, 3 авг. А. Ф. писала: «Если только Алексеев принял икону нашего Друга с подобающим настроением, то Бог, несомненно, благословит его труд с тобой. Не бойся упоминать о Гр. при
В дневнике Андр. Вл. это противопоставление Рузского Алексееву проведено очень ярко в период командования Алексеевым северо-зап. фронтом в 15 г. «Мечта всех, что Рузский вернется, – вера в него так глубока, так искренна и так захватывает всех без различия чинов и положения в штабе, что одно уже его возвращение, как электрический ток, пронесется по армии и подымет… дух». Приведенные выдержки опровергают одну из басен, которую сочинил в своих показаниях Чр. Сл. Ком. Манасевич-Мануйлов, – будто бы Рузский был назначен вновь главнокомандующим Северным фронтом под влиянием Распутина, через которого действовала группа офицеров. Опровергают они и басню, в которую в свое время уверовали думские круги и которую занес в воспоминания Родзянко: никто не верил в болезнь Рузского и считал, что «опалой» своей Рузский обязан «немецкой партии».