От Пьяченцы я повернул на юг, к Апеннинам, и шесть дней шел вдоль гряды. Все это время я ни разу не видел солнца. Временами, когда дорога вела по лесистым долинам, ливни прекращались, и вокруг выступали холмы, заросшие буками: жухлая листва блестела мокрой медью. Иные краски, другие формы, прочий блеск – нет, их не было, мир их утратил: остались лишь промокшие листья, смутные очертания горных вершин и непрестанный дождь.

      Все протекало. Водостойкие штаны, водостойкая куртка, водостойкий чехол для рюкзака; все, что было внутри – тетрадки, одежда, спальник, еда… все, что могло, промокло до нитки. Ботинки весили вдвое против обычного, кожа на ногах стала мертвенно-бледной, пальцы болели при каждом шаге, и я боялся, как бы они не начали гнить.

      Дорога франков поднималась на перевал Ла-Чиза, а потом спускалась в Тоскану. Первые несколько дней я взбирался вверх, минуя горные деревушки, не отмеченные ни на одной моей карте. Чтобы убить время, я пел, чеканя шаг под полузабытые со школьных лет викторианские гимны, или перебирал в памяти все известные мне названия – каждое графство Англии, каждую пьесу Шекспира… Когда я исчерпал себя, мне стало скучно. Дни волоклись один за другим. Погода портилась, и к скуке примешался страх. Да сколько еще продлится это ненастье?