Те, кто создал из Наполеона легенду, утверждают, что Бонапарт во время своего плавания неотрывно глядел «на маленькое ярко блестевшее солнце, которое светило денно и нощно и к которому он, казалось, направлял свой корабль».

      – Нам нечего бояться, – якобы говорил он. – Поскольку это светило, появившееся на западе, – «моя путеводная звезда».

      Если верить им, то Бонапарт после ужина обычно выходил на палубу для того, чтобы задумчиво созерцать этот знак судьбы⁸¹.

      На самом же деле все было совсем не так.

      Быть может, Бонапарт и верил в астрологию, но он имел другую склонность, представляющую очень большой интерес для его биографов: он играл в карты…

      Такое времяпровождение кому-то может показаться пустым занятием. Но представляется любопытным, когда прочтешь «Мемуары» Бурьена. Тот сообщает нам, что генерал никогда не упускал случая «помочь удаче, прибегая к запрещенным приемам», которые другие осуждают⁸².

      Таким образом, легенду следует изменить и несколько подкорректировать. И вместо образа молодого человека, избранного судьбой и плывшего во Францию, неотрывно глядя на свою звезду, следует нарисовать образ честолюбивого офицера, рвущегося к власти и передергивающего карты…

      Действительность отнюдь не менее примечательна, чем выдумка, но, согласитесь, символ, который она создает, выглядит несколько иначе.

      2 октября, чудом прорвавшись через английскую блокаду, Бонапарт высадился в порту Аяччо.

      Охваченный безумной радостью, он отправился обнять своих кузенов, вдохнуть аромат цветов, поболтать с пастушками, вспомнить о своем детстве. Но у него не хватило времени на то, чтобы возобновить связи со своими симпатичными подружками, с которыми познакомился пять лет тому назад. Он очень об этом сожалел, поскольку, несмотря на то что у него была Полина, чье великолепное тело он еще не успел забыть, Жозефина, которую продолжал мучительно любить, он с удовольствием бы остудил с какой-нибудь прекрасной жительницей Аяччо «тот пыл, который накопился в его естестве после убытия из Каира». Измотанный многодневной качкой, он глядел на девушек горящим взором и иногда замолкал на полуслове, провожая жадным взглядом «покачивающийся зад проходившей мимо девицы…».

      В течение шести дней у дверей его дома собиралась огромная толпа, поскольку, как сообщает нам Бурьен, «его слава значительно увеличила число его родственников».

      Время от времени к нему приходило какое-нибудь великолепное создание с вызывающе выставленной вперед грудью и красиво очерченными бедрами, с которым он охотно занялся бы воспроизводством населения острова, но всякий раз это была либо кузина, либо молодая тетушка, либо крестница…

      С налитым кровью лицом, он вынужден был целовать их в щечку и спрашивать, как поживают