Еще надо сказать вам, что Эррингтон происходил из очень богатой семьи, он был обеспечен лучше всех в полку и мог позволить себе свободно относиться к деньгам, но тратил не больше, чем любой другой офицер. Иные из нас, самые юные, негласно записали его в скупцы, однако остальные, наоборот, считали это очередным примером особой деликатности майора: он не хотел выставить себя слишком богатым, а точнее, выставить всех прочих слишком бедными.

      Неудивительно поэтому, что мнение майора для нас значило чрезвычайно много. Мы, молодые офицеры, буквально смотрели ему в рот. В любом полку случаются всякого рода ссоры, конфликты и недоразумения, которые нельзя ни загонять внутрь, ни тем более выносить наружу, – так что для их разрешения требуется мудрое и авторитетное суждение кого-нибудь из старших командиров. Майор, попыхивая сигарой, терпеливо выслушивал суть дела, затем возводил глаза к потолку, словно наблюдая за душистыми клубами сигарного дыма, и говорил: «Думаю, Джонс, что вам лучше бы взять свои слова обратно» или «При этих обстоятельствах, Хэл, ваши действия следует считать оправданными», после чего вопрос оказывался улажен наилучшим образом.

      Словом, скажи нам кто-нибудь, что полковник украл полковой сервиз или что наш капеллан пригласил к чаю единственного в Третьем Карабинерском атеиста (таковым у нас был старший сержант), мы удивились бы этому меньше, чем слуху, будто майор Эррингтон может быть замешан в чем-нибудь постыдном. Но этот слух действительно возник.

      Дело обстояло так. Не помню, упоминал ли я уже о том, что полковник был человек в высшей степени азартный. Карты, кости, скачки, верный шанс либо почти безнадежный – ему было все равно: лишь бы держать ставку за или против хоть чего-нибудь. Это было приемлемо, когда игра шла в нашем офицерском кругу, где ставки обычно не поднимались выше шиллинга за очко и полукроны за вист. Даже когда полковнику не повезло в борьбе за кубок того регионального чемпионата, который проводился в масштабах всего Третьего Карабинерского, – что ж, там ставки тоже не выходили за пределы разумного.

      Но когда он вдруг решил подписаться на американские железнодорожные акции, то снял для этого с банковского счета все свои сбережения (приносившие верных семь процентов в месяц), да еще и кредит в том же банке взял, и вложил эти средства в дело, где игроки сидят по ту сторону