Русский охотничий рассказ. Сборник
Читать онлайн книгу.
и кого-то укусила; тотчас вышел от полиции приказ: всем собакам без исключения надеть намордники. В Германии подобные приказы исполняются пунктуально, и Пэгаз очутился в наморднике. Это было ему неприятно до крайности; он беспрестанно жаловался – то есть садился напротив меня – и то лаял, то подавал мне лапу… но делать было нечего, надлежало покориться. Вот однажды моя хозяйка приходит ко мне в комнату и рассказывает, что накануне Пэгаз, воспользовавшись минутой свободы, зарыл свой намордник! Я не хотел дать этому веры; но несколько мгновений спустя хозяйка моя снова вбегает ко мне и шепотом зовет меня поскорее за собою. Я выхожу на крыльцо – и что же я вижу? Пэгаз с намордником во рту пробирается по двору украдкой, словно на цыпочках – и, забравшись в сарай, принимается рыть в углу лапами землю – и бережно закапывает в нее свой намордник! Не было сомнения в том, что он воображал таким образом навсегда отделаться от ненавистного ему стеснения.
Как почти все собаки, он терпеть не мог нищих и дурно одетых людей (детей и женщин он никогда не трогал) – а главное: он никому не позволял ничего уносить; один вид ноши за плечами или в руке возбуждал его подозрения – и тогда горе панталонам заподозренного человека – и в конце концов – горе моему кошельку! Много пришлось мне за него переплатить денег. Однажды слышу я ужасный гвалт в моем палисаднике. Выхожу – и вижу – за калиткой человека дурно одетого – с разодранными «невыразимыми» – а перед калиткой Пэгаза в позе победителя. Человек горько жаловался на Пэгаза – и кричал… но каменщики, работавшие на противуположной стороне улицы, с громким смехом сообщили мне, что этот самый человек сорвал в палисаднике яблоко с дерева – и только тогда подвергся нападению Пэгаза.
Нрава он был – нечего греха таить – сурового и крутого; но ко мне привязался чрезвычайно, до нежности.
Мать Пэгаза была в свое время знаменитость – и тоже пресуровая нравом; даже к хозяину она не ласкалась. Братья и сестры его также отличались своими талантами; но из многочисленного его потомства ни один даже отдаленно не мог сравниться с ним.
В прошлом (1870) году он был еще превосходен – хотя начинал скоро уставать; но в нынешнем ему вдруг все изменило. Я подозреваю, что с ним сделалось нечто вроде размягчения мозга. Даже ум покинул его – а нельзя сказать, чтобы он слишком был стар. Ему всего девять лет. Жалко было видеть эту поистине великую собаку, превратившуюся в идиота; на охоте он то принимался бессмысленно искать – то есть бежал вперед по прямой линии, повесив хвост и понурив голову, – то вдруг останавливался и глядел на меня напряженно и тупо – как бы спрашивая меня, что же надо делать – и что с ним такое приключилось? Sic transit gloria mundi![84] Он еще живет у меня на пенсионе – но уж это не прежний Пэгаз – это жалкая развалина! Я простился с ним не без грусти. «Прощай! – думалось мне, – мой несравненный пес! Не забуду я тебя ввек, и уже не нажить мне такого друга!»
Да едва ли я теперь буду охотиться больше.
О соловьях
Посылаю
Так преходяща слава мирская!